мире продается примерно две тысячи коробок. Каждые двадцать пять листов обходятся покупателю почти в сотню долларов.
Гленда положила последний лист отчета. Итак, у преступника есть доступ к компьютеру, он использует «Пауэр пойнт» и выбирает изысканную бумагу. Кому, черт возьми может взбрести в голову отправлять в тюремный бюллетень объявление на листе бумаги стоимостью в четыре бакса? Такую бумагу преподносят в специальной упаковке с выбитыми цветами и шелковыми ленточками. Такой подарок может сделать… Кто? Жена мужу. Подчиненный боссу. Дочь отцу.
Гленда посмотрела на письменный стол Куинси. Прекрасный стол со стоящим на нем факсом. Прекрасное кожаное кресло. Все прекрасно сочетается. Наверное, жена специально подбирала этот комплект для своего трудоголика-супруга. В те далекие времена, когда они еще жили вместе…
Она вытащила верхний ящик. Пустой, если не считать ручек и карандашей. Второй. Тоже ничего. Третий. И наконец в нижнем, там, где и должен хранить такие вещи мало пишущий человек, три коробки дорогой почтовой бумаги.
Она ошиблась насчет выбитых цветочков и шелковых ленточек. Бумага, перевязанная кожаным ремешком, лежала в ящичке из сандалового дерева. Прекрасная на ощупь и приятная для глаза, импортированная из Великобритании, девятнадцать листов.
— Ох, Куинси, — прошептала Гленда, держа в руке ящик. — Ох, Куинси, как же ты мог?
28
Когда Рейни проснулась, рядом уже никого не было. Она перевела взгляд на стоящий у кровати будильник. Часы показывали семь утра, что соответствовало десяти по восточному поясному времени. Куинси и Кимберли встали, наверное, пару часов назад. Рейни провела рукой по волосам, поймала свое отражение в зеркале над бюро и поморщилась. Вид у нее был такой, словно она сунула пальцы в розетку.
Во рту витал аромат старых носков. Еще одно прекрасное субботнее утро.
Рейни скатилась с кровати и прошмыгнула в ванную. Зубная паста сняла часть проблем. Душ вернул веру в себя. Она натянула джинсы, которые носила уже три дня, и белую маечку и наморщила нос, после чего смело вышла из спальни.
Отец и дочь сидели у круглого коричневого стола в крохотной кухоньке, занимавшей переднюю половину гостиной. Куинси склонился к компьютеру, Кимберли, прислонившись к его плечу, всматривалась в экран. Каждый держал в руке по чашке кофе и каждый яростно доказывал что-то другому. На столе стояла и третья чашка, предназначенная, наверное, ей. Рейни взяла чашку и прислушалась к разговору.
Похоже, они составляли базу данных. Кимберли предлагала сосредоточить внимание на деле Мигеля Санчеса, тогда как Куинси считал этот путь тупиковым — что можно сделать, находясь в Сан-Квентине?
— А как же семья? — возражала Кимберли.
— Какая семья? — парировал Куинси. — Единственный оставшийся в живых родственник Санчеса — это семидесятилетняя больная мать, мало подходящая на роль кандидата в главные психопаты недели.
— Туше, — пробормотала Рейни.
Они наконец-то замолчали. Куинси оторвался от компьютера. На его лице появилось какое-то непонятное выражение; появилось и тут же ушло, как тень от облака.
— Доброе утро, Рейни, — ровным тоном сказал он. — В пакете есть круассаны, если хочешь. Она покачала головой.
— Давно встали?
— Уже несколько часов.
Куинси избегал смотреть на Рейни. Может быть, и к лучшему — ей тоже не хотелось встречаться с ним взглядом. Интересно, какой была его реакция, когда, проснувшись, он обнаружил ее рядом? Удивился? Обрадовался? Или воспринял это чисто практически — Кимберли уже заняла диван.
Рейни внимательно изучала логотип «Старбакс» на ободке кружки.
— Как успехи? — спросила она.
— Работаем над базой данных.
— Думаю, следует еще раз пересмотреть дело Санчеса. Во-первых, Мигель дозвонился до папы одним из первых. Во-вторых, то, как Санчес обошелся с двоюродным братом, Ричи Миллосом, доказывает, что он мстительный тип. Плюс фактор Монтгомери. Альберт Монтгомери тоже работал по этому делу, но облажался и имеет основания ненавидеть более удачливого коллегу.
— Лично я считаю звонок Санчеса событием случайным, — возразил Куинси. — В тот день на автоответчике было пятьдесят шесть звонков, и я мог попасть на любого из звонивших. Что касается «фактора Монтгомери», то сам по себе он, конечно, представляет интерес, но совпадение еще не означает заговор. Далее. Мигель пребывает за решеткой в далекой Калифорнии. У него нет возможности, и, откровенно говоря, ему не хватило бы мозгов на составление такого хитроумного плана.
— А его кузен? — спросила Рейни.
— Миллос? А что Миллос?
Рейни подсела к столу. Теперь, когда разговор вернулся к куда более безопасной теме маньяков-убийц, она нашла в себе силы посмотреть в лицо Куинси.
— Подумай вот о чем. Твоя оценка партнерства Мигеля и Ричи помогла полиции сосредоточиться на слабом звене. Взявшись за Ричи, полиция как бы гарантировала его смерть от рук Мигеля. Следовательно, кто-то мог бы повесить на тебя ответственность за смерть Ричи.
— Следовательно, я убил Ричи, — пробормотал Куинси. — Неплохо.
— У Ричи остались родственники? — поинтересовалась Кимберли.
— Не знаю. Найди папку.
Кимберли наклонилась к стоявшей у ног Куинси коробке. Очевидно, она уже успела познакомиться с ее содержимым, потому что ровно через четыре секунды положила на стол толстый конверт из плотной бумаги.
— Миллос, Ричи. Ну-ка, посмотрим, что за плоды свисают с веток фамильного древа, — Она вытащила несколько листков и быстро пробежала по ним глазами. — Так. Есть мать… пятьдесят девять лет… домохозяйка. Дальше… Отец. Шестьдесят три года. Бывший вахтер. Ныне на пенсии по инвалидности. О, ревматический артрит. Похоже, его можно вычеркнуть.
— Что еще? — спросил Куинси.
— Два младших брата и младшая сестра. Хосе, тридцать пять лет, есть судимость. В настоящее время на свободе. Вот вам и пища для размышлений. Митчел (Мики) Миллос. Тридцать три. И — надо же — без судимости. Ого, инженер со степенью, окончил Техасский университет в Остине. Похоже, единственный мужчина в семье, не свернувший на кривую дорожку. И, наконец, Роза Миллос, дочь. Ей сейчас двадцать восемь. Никакой информации; как это получилось?
— Мужской шовинизм, — ответила Рейни. — Федералы постоянно недооценивают женщин.
— Оставляю без комментариев последнее замечание, — проворчал Куинси, — но только потому, что в этой комнате у вас численное превосходство. А теперь расскажи-ка подробнее об этом Мики.
Кимберли пролистала пару страниц назад.
— На Мики у нас ничего больше нет. Вероятно, следователи потеряли к нему интерес, узнав, что за парнем ничего не числится.
— Возможно.
Куинси задумчиво нахмурился, потом поднял голову и посмотрел на Рейни. Она же любовалась его стройной шеей, поднимавшейся над воротником синей рубашки-поло, и удивлялась тому, что так редко заставляла Куинси вылезать из костюма. Мягкая хлопчатобумажная ткань подчеркивала рельеф груди человека, на протяжении многих лет занимающегося бегом, а ее цвет почти совпадал с цветом глубоких пронзительных глаз.
Почему он не разбудил ее утром? Разве так уж трудно по крайней мере ткнуться губами в щеку и сказать… что-нибудь.
Рейни с опозданием заметила, что Куинси тоже смотрит на нее, и почувствовала, как разливается по щекам теплый румянец. Она поспешно отвела глаза.
— Рейни? — негромко позвал он.
— М-м-м, младший брат. Да, к нему надо присмотреться повнимательнее.
