— Кто вы такой?
— ФБР. Каллахан был моим другом.
Студент потягивал пиво и с подозрением смотрел на Верхика:
— Я был в его классе по уголовному кодексу.
В яблочко! Дарби тоже была в нем. Верхик старался казаться заинтересованным:
— Ты знаешь Дарби Шоу?
— Почему вас это интересует?
— Нам надо с ней поговорить, вот и все.
— Кому это нам? — Студент посмотрел на него с еще большим подозрением. Он шагнул к Гэвину, как будто хотел получить от него четкие ответы.
— ФБР, — бесстрастно сказал Верхик.
— У вас есть жетон или что-нибудь такое?
— Конечно, — сказал Верхик, вытаскивая из кармана карточку.
Студент внимательно ее прочитал и подал назад:
— Вы адвокат, а не агент.
Это было очень верное замечание, и адвокат знал, что он потерял бы работу, если бы его босс узнал о том, что он задает вопросы и вообще выдает себя за агента.
— Да, я адвокат. Мы с Каллаханом вместе учились в юридическом колледже.
— Тогда почему вы хотите увидеть Дарби Шоу?
Бармен подвинулся поближе и стал подслушивать разговор.
— Ты ее знаешь?
— Не знаю, — ответил студент, и было очевидно, что на самом деле он ее знал, но не хотел говорить. — У нее неприятности?
— Нет. Ты ведь ее знаешь, не так ли?
— Может быть, да, а может быть, и нет.
— Послушай, как тебя зовут?
— Покажи мне жетон, и я скажу, как меня зовут.
Гэвин отпил из бутылки большой глоток и улыбнулся бармену:
— Мне нужно увидеть ее, о’кей. Это очень важно. Несколько дней я буду в «Хилтоне». Если ты ее увидишь, попроси позвонить. — Он протянул студенту карточку. Тот посмотрел на нее и пошел прочь.
В три часа он отпер дверь в свою комнату и проверил телефон. Сообщений не было. Где бы Дарби ни находилась, она все еще не позвонила. Если, конечно, она еще была жива.
Глава 20
Гарсиа позвонил Грентэму в последний раз. Звонок раздался в пятницу, перед рассветом, за два часа до того, как они должны были в первый раз встретиться. Он дает отбой, сказал он. Время не подходящее. Если это дело получит огласку, тогда очень влиятельные адвокаты и их очень богатые клиенты сильно влипнут, а эти люди не привыкли к таким вещам, и они потянут за собой остальных. И это может повредить Гарсиа. У него жена и маленькая дочь. У него работа, с которой он мог мириться, потому что он получал большие деньги. Зачем испытывать судьбу? Он не сделал ничего плохого. Его совесть чиста.
— Зачем же ты звонишь мне? — спросил Грентэм.
— По-моему, я знаю, почему их убили. Я не уверен, но у меня есть хорошая мысль. Я кое-что видел.
— Мы говорили об этом неделю назад, Гарсиа. Ты видел что-то иди у тебя есть что-то. Но во всем этом нет никакой пользы, пока ты не покажешь мне то, о чем говоришь, — Грентэм открыл папку и вытащил фото, тринадцать на восемнадцать, человека в телефоне-автомате.
— Тобой движет чувство справедливости, Гарсиа. Вот почему ты хочешь мне рассказать об этом.
— Да, однако не исключено, что они знают о том, что я знаю. Они как-то странно ко мне относятся, как будто бы они хотят меня спросить, не видел ли я это. Но они не могут спросить, потому что не уверены.
— Эти парни из твоей фирмы?
— Да. Нет. Подожди. Откуда ты знаешь, что я работаю в фирме? Я тебе не говорил.
— Это легко выяснить. Ты ходишь на работу слишком рано, чтобы быть государственным адвокатом. Ты работаешь в одной из этих двухсот юридических фирм, где считают, что начинающие адвокаты должны работать по сто часов в неделю. В первый раз, когда ты позвонил мне, ты сказал, что находишься на пути в офис, а это было где-то в районе пяти часов утра.
— Ну, ну, а что еще ты знаешь?
— Немного. Мы с тобой ведем игру, Гарсиа. Если ты не хочешь говорить, тогда повесь трубку и оставь меня в покое. Мне нужно спать.
— Приятных сновидений, — Гарсиа повесил трубку.
Грентэм, не отрываясь, смотрел на телефон.
Три раза за последние восемь лет он менял номер телефона. Его жизнь была связана с телефоном, и его самые большие публикации брали начало именно из телефона. Однако после каждого крупного дела, или во время него, были тысячи ничего не значащих звонков из источников, которые чувствовали себя обязанными звонить в любой момент ночи со своими пустяковыми сенсациями. Он был известен как репортер, который влезет в самое пекло, не выясняя источник информации, так что они звонили и звонили. Его начинало от них тошнить, и он брал новый, не указанный в справочнике, номер. Затем наступал период затишья. Затем он снова торопился занести свой номер в справочник федерального округа Колумбия.
Сейчас он там был. Грей С. Грентэм. Единственный в книге. Они могли застать его на работе каждый день в течение двенадцати часов, но звонить домой, особенно в те свободные часы, когда он старался уснуть, казалось им намного более секретным и личным.
Тридцать минут он кипел от злости, затем выбросил Гарсиа из головы и уснул. Он уже спал и ритмично посапывал, равнодушный ко всему на свете, когда телефон снова позвонил. Он нащупал его в темноте:
— Алло.
Это был не Гарсиа. Это была женщина:
— Это Грей Грентэм из «Вашингтон пост»?
— Да. А вы кто?
— Вы еще занимаетесь историей Розенберга и Дженсена?
Он сел в темноте и уставился на часы. Пять тридцать.
— Это большое дело. У нас в нем множество людей, но, да, я веду расследование.
— Вы знакомы с делом о пеликанах?
Он глубоко вздохнул и попытался думать.
— Дело о пеликанах. Нет. Что это такое?
— Это безобидная маленькая теория о том, кто их убил. Ее отвез в Вашингтон в прошлое воскресенье человек по имени Томас Каллахан, профессор права в Тьюлане. Он отдал ее другу, работающему в ФБР, и она разошлась. События начали стремительно раскручиваться, и Каллахан был убит бомбой в автомобиле вечером в среду в Новом Орлеане.
Лампа была включена, и он быстро записывал.
— Откуда вы звоните?
— Из Нового Орлеана. Телефон-автомат, так что не беспокойтесь.
— Откуда вы все это знаете?
— Я написала это дело.
Сейчас он полностью проснулся, глаза его были широко открыты, и он учащенно дышал.
— О’кей. Если вы это написали, расскажите мне о нем.
— Я бы не хотела поступать таким образом, потому что если бы у вас и была копия, то вы бы не
