— Жаль, правда? — сказал он, сказал почти себе.
— Да. Жаль.
Глава 21
Когда Гэвин Верхик прибыл в Новый Орлеан, он был уставшим пожилым человеком, а после двух ночей беготни по барам он совершенно ослабел и выдохся. В первый бар он зашел сразу после похорон, просидел там с юнцами семь часов, потягивая пиво и ведя бесконечные разговоры о гражданских правонарушениях, контрактах, фирмах с Уолл-Стрит и о других вещах, которые он презирал. Он знал, что не должен говорить, что является агентом ФБР. Он не был агентом. У него не было жетона.
В субботу ночью он прочесал пять или шесть баров. Тьюлан снова проиграл, и после игры бары наполнились шумными фанатами. Дело стало безнадежным, и в полночь он направился домой.
Он крепко спал, не сняв туфель, когда зазвонил телефон. Он ринулся к нему:
— Алло! Алло!
— Гэвин? — спросила она.
— Дарби! Это ты?
— Кто же еще?
— Почему же ты до сих пор не позвонила?
— Пожалуйста, не задавай дурацких вопросов. Я звоню из телефона-автомата, и мне не до шуток.
— Брось, Дарби. Клянусь, ты можешь мне доверять. Ну, что будем делать? — Он посмотрел на часы и начал развязывать шнурки туфель. — Объясни мне, Дарби. Что дальше? Сколько ты еще рассчитываешь прятаться в Новом Орлеане?
— Откуда ты знаешь, что я в Новом Орлеане?
Он секунду помолчал.
— Я в Новом Орлеане, — сказала она. — И, как я полагаю, ты хочешь, чтобы я с тобой встретилась и тесно подружилась, затем прекратила эти прятки, как ты говоришь, и позволила бы твоим парням защитить меня на веки вечные.
— Верно. Если ты так не сделаешь, то будешь мертва. Это вопрос нескольких дней.
— Давай перейдем к делу, если ты не против.
— Давай. Ты ведешь игру и сама не представляешь, что делаешь.
— Кто меня преследует, Гэвин?
— Это могут быть разные люди.
— Кто они такие?
— Я не знаю.
— Теперь ты ведешь игру, Гэвин. Как я могу тебе доверять, если ты не хочешь мне говорить?
— Хорошо. Я думаю, можно сказать, что твоя история ударила кое-кого по самому больному месту. Ты попала в самую точку, и кто-то, кому не следовало знать об этом деле, узнал о нем. Вот почему Томас мертв. И они тебя немедленно убьют, как только найдут.
— Нам известно, кто убил Розенберга и Дженсена, так, Гэвин?
— Думаю, что да.
— Почему же тогда ФБР ничего не предпринимает?
— Это дело стараются покрыть туманом, и мы можем оказаться в самой середине.
— Благодарю тебя за то, что ты мне это сказал. Благодарю.
— Я могу потерять работу.
— О чем мы говорим, Гэвин? Кто и что старается покрыть туманом?
— Я не совсем понимаю, что происходит. Мы были очень заинтересованы в расследовании этого дела до тех пор, пока из Белого дома не оказали сильного давления. Сейчас мы все прекратили.
— Это мне понятно. Почему они думают, что если они меня убьют, то все останется тихо?
— На этот вопрос я не могу ответить. Может быть, они думают, что тебе известно больше.
— Можно тебе кое-что сказать? Несколько мгновений спустя после взрыва бомбы, когда Томас находился в горящей машине, а я была в полубессознательном состоянии, какой-то полицейский по имени Руперт отвел меня к своей машине и посадил в нее. Другой, в ковбойских ботинках и джинсах, начал задавать мне вопросы. Меня мутило, и я была в шоке. Они, Руперт и его друг-ковбой, пропали и больше не появились. Они не были копами, Гэвин. Они наблюдали, как взорвется бомба, и перешли к плану Б, потому что я не попала в машину. Я этого не осознавала, но, вероятно, только пара минут отделяла меня от того, чтобы получить пулю в голову.
Верхик слушал с закрытыми глазами.
— Что с ними произошло?
— Не могу сказать точно. Я думаю, они испугались настоящих полицейских, когда те появились на месте. Они испарились. Я была в их машине, Гэвин. Они держали меня в руках.
— Тебе надо кончать с этим, Дарби. Послушай меня.
— Ты помнишь наш разговор утром в четверг, когда я вдруг увидела лицо, которое казалось мне знакомым и которое я тебе описала?
— Конечно.
— Это лицо было вчера на траурной церемонии, вместе со своими друзьями.
— А ты где была?
— Я наблюдала. Он вошел на несколько минут позже всех, пробыл внутри десять минут, затем выскользнул и встретился с Коротышкой.
— С Коротышкой?
— Да, с одним из этой банды. Коротышка, Руперт, Ковбой и Худой. Классные типы. Я уверена, что есть и другие, но я с ними еще не встречалась.
— Следующая встреча будет последней, Дарби. Тебе осталось прожить около сорока восьми часов.
— Посмотрим. Сколько ты еще будешь в городе?
— Несколько дней. Я планировал остаться до тех пор, пока не найду тебя.
— Вот она я. Может быть, я позвоню тебе завтра.
Верхик учащенно дышал:
— О’кей, Дарби. Как скажешь. Только будь осторожна.
Она повесила трубку. Он швырнул телефон поперек комнаты и выругался.
Двумя кварталами в стороне и пятнадцатью этажами выше находился Хамел. Он, не отрываясь, смотрел в телевизор и что-то быстро бубнил себе под нос. Шел фильм о людях в большом городе.
Они говорили по-английски, на его третьем языке, и он повторял каждое слово, стараясь воспроизвести типичное американское произношение. Он занимался этим четыре часа. Он впитал в себя английский язык, когда скрывался в Белфасте, и на протяжении двадцати лет просмотрел тысячи американских картин. Его любимым фильмом был «Три дня Кондора». Он просмотрел его четыре раза, прежде чем понял, кто кого убивает и зачем. Он бы мог убить Редфорда.
Он громко повторял каждое слово. Ему сказали, что его английский сойдет для американца, но одна промашка, одна крохотная ошибка, и эта женщина уйдет.
«Вольво» находился на паркинге за полтора квартала от владельца, который платил сотню долларов в месяц за место и за то, что, как он думал, было безопасностью. Они осторожно прошли через ворота, которые, как считалось, должны были быть заперты.
Это была модель 1986 GL без системы сигнализации, и за несколько секунд дверца водителя была открыта. Один из двоих сел на багажник и закурил. Было воскресенье, почти четыре часа утра.
Второй открыл маленький наборчик с инструментами, который был у него в кармане, и приступил к
