— На юридическом факультете мне сказали, что я могу его видеть.
— А кто вы, собственно, такой?
Вид у него был очень дружелюбный.
— Грей Грентэм из «Вашингтон пост». На юридическом факультете мне разрешили задать ему пару вопросов.
— Очень жаль, что они так распорядились. Видите, ли, мистер Грентэм, в их обязанности входит юридический факультет, а в наши — этот госпиталь.
Дарби взяла журнал и устроилась на диване. Очаровательная улыбка Грея медленно таяла.
— Понятно, — сказал он, все еще учтиво. — Могу я видеть администратора?
— Зачем?
— Это очень важное дело, и я должен видеть мистера Линни сегодня. Если вы мне не разрешите, тогда я буду вынужден обратиться к вашему начальнику. Я никуда отсюда не уйду, пока не переговорю с администратором.
Она посмотрела на него тем выразительным взглядом, которым посылают ко всем чертям, и отошла от стола.
— Подождите минуту. Можете присесть.
— Благодарю.
Она ушла, и Грей повернулся к Дарби. Он указал на двойные двери, которые, похоже, вели в единственный коридор. Сделав глубокий вдох, она быстро вошла туда. Двери вели в большое помещение, из которого в разные стороны расходились три больничных коридора. На медной дощечке были указаны палаты, с 18 по 30. Это было центральное крыло госпиталя, холл темный и тихий, с толстым фабричным ковром и обоями в цветочках.
За это ее могут арестовать. Ее схватит мощный охранник или матерая медсестра и посадит под замок; потом придут полицейские и заберут, а ее «сообщник» будет стоять и беспомощно смотреть, как они уводят ее в наручниках. Ее имя появится в газетах, в «Пост», и Хромой, если он грамотный, прочтет, и они достанут ее.
Когда она кралась вдоль закрытых дверей, пляжи и прохладительные напитки казались недосягаемыми. Дверь в палату 22 была закрыта. На ней кнопками были прикреплены имена: Эдвард Л. Линни и доктор Вэйн Маклэтчи. Она постучала.
Администратор был еще большая скотина, чем дежурная на приеме. И неудивительно, ведь ему за это неплохо платят. Он объяснил, что у них строгий режим относительно посещений. Его пациенты очень больные и ранимые люди, и их нужно оберегать. Доктора — прекрасные специалисты в своей области, но очень строго следят за тем, кому можно навещать пациентов. Посещения разрешались только по субботам и воскресеньям, но даже в эти дни в основном лишь члены семьи и друзья могли посидеть с больным, и то не более получаса. Приходится быть очень строгими. Эти ослабленные люди вряд ли в состоянии вынести допрос репортера, как бы серьезны ни были обстоятельства.
Мистер Грентэм спросил, когда мистера Линни могут выписать.
— О, это абсолютно конфиденциально! — воскликнул администратор.
— Вероятно, когда кончится страховка, — предположил Грентэм, который поддерживал разговор, чтобы задержать собеседника, ожидая с минуты на минуту услышать из-за двойных дверей громкие и сердитые голоса.
Упоминание страховки явно взволновало администратора. Мистер Грентэм спросил, нельзя ли, чтобы он, администратор, попросил мистера Линни ответить мистеру Грентэму на два вопроса, причем это займет менее тридцати секунд.
Администратор решительно отклонил эту просьбу. У них строжайший режим.
Кто-то приветливо ответил, и она вошла в комнату. Здесь ковер был толще, а мебель деревянная. Он сидел на кровати в джинсах, без рубашки и читал толстый роман. Ее поразила его красивая внешность.
— Извините, — мягко сказала она, закрывая за собой дверь.
— Входите, — ответил он, улыбаясь. Это было первое не медицинское лицо, которое он видел за последних два дня. И какое красивое лицо! Он закрыл книгу.
Она подошла к краю кровати.
— Я Сара Джэкобс. Работаю над статьей для «Вашингтон пост».
— Как вы вошли? — спросил он, явно радуясь.
— Просто вошла. Вы работали прошлым летом клерком в «Уайт и Блазевич»?
— Да. И позапрошлым тоже. Они мне предложили работу, когда я закончу учебу. Если закончу. Она протянула ему фотографию.
— Вы узнаете этого человека? Он взял ее и улыбнулся.
— Конечно! Его зовут … ой, подождите… Он работает в отделе нефти и газа на девятом этаже. Как же его зовут?
Дарби затаила дыхание.
Линни закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Потом взглянул на фотографию и сказал:
— Морган. Кажется, его зовут Морган. Да.
— Это фамилия — Морган?
— Это он. Не могу вспомнить имени. Что-то вроде Чарльза, но не Чарльз. Начинается с «К».
— А вы уверены, что он из нефти и газа? Хотя она не помнила всех, но была уверена, что в «Уайт и Блазевич» несколько Морганов.
— Да.
— На девятом этаже?
— Да. Я работал в отделе банкротств на восьмом, а нефть и газ занимает половину восьмого и весь девятый.
Он отдал фотографию.
— Когда вы выписываетесь? — спросила она. Было бы нетактично тут же убежать из палаты.
— На следующей неделе. По крайней мере, надеюсь. А что этот парень натворил?
— Ничего. Нам просто надо поговорить с ним. — Она потихоньку отходила от кровати. — Мне надо бежать. Спасибо. Желаю удачи!
— Угу. Всего!
Она тихо закрыла за собой дверь и быстро пошла в направлении вестибюля. Сзади раздался голос:
— Эй, вы! Что вы здесь делаете?
Дарби обернулась и оказалась лицом к лицу с высоким чернокожим охранником с пистолетом на боку. Она выглядела провинившейся девочкой.
— Что вы здесь делаете? — наседал он, оттесняя ее к стене.
— Навещаю брата, — сказала она. — И не кричите на меня.
— Кто ваш брат?
Она кивнула в сторону знакомой двери.
— Палата 22.
— Сейчас нельзя посещать. Это нарушение.
— Это было очень важно. Я уже ухожу.
Дверь палаты номер 22 открылась, и Линни стоял, глядя на них.
— Это ваша сестра? — спросил охранник.
В глазах Дарби была мольба.
— Да. Оставьте ее в покое, — сказал Линни. — Она уже уходит.
Она облегченно вздохнула и улыбнулась Линни.
— Мама будет в эти выходные.
— Хорошо, — мягко сказал Линни.
Охранник отступил, и Дарби помчалась к двойным дверям.
Грентэм читал администратору лекцию о стоимости здравоохранения. Она быстро прошла через дверь, в вестибюль, и была уже почти у передних дверей, когда администратор обратился к ней.
