Хайван остановился у шатра, залатанного кусками синего холста.
— Старик! — крикнул он. — Вставай!
Из палатки вылез лысый старичок с длинной седой бородой. Он вышел босой и в рубахе до колен.
— Что такое? — спросил он, широко раскрыв глаза от удивления. — Это ты, Хайван?
— Я. Неделю назад я торговал у тебя этого серого коня. — Он указал на огромную и нескладную серую лошадь, которая паслась среди верблюдов. — Отдашь, как уговорились?
— И ради этого ты разбудил меня? Бери своего серого и плати двадцать курушей[26], как я и сказал.
Турок вытащил из пояса серебро. Сперва он сосчитал деньги, перебирая монеты на одной ладони, потом на другой, и наконец отсчитал их в ладонь барышника.
— Шпоры тоже нужны, — сказал по-турецки Гергей, пока торговец отвязывал лошадь.
— А в придачу дай мне пару шпор, — заявил старику Хайван.
— Это уж завтра.
— Нет, сейчас давай.
Барышник вошел в шатер. Рылся, бренчал в темноте. Наконец вынес пару ржавых шпор.
9
В этот час и Юмурджак бродил по лагерю среди палаток, в которых помещались больные.
— Где тот раб, который хотел нынче отправить в рай нашего всемилостивейшего падишаха? — спросил он стражника.
Тот указал на белую четырехугольную палатку.
Перед палаткой вокруг воткнутого в землю смоляного факела сидели на корточках пять стариков в белых чалмах и черных кафтанах. Это были придворные лекари султана. У всех пятерых были серьезные, почти скорбные лица.
Юмурджак остановился перед стражем, охранявшим палатку.
— Могу я поговорить с пленником?
— А ты лекарей спроси, — почтительно ответил стражник.
Юмурджак поклонился лекарям. Те кивнули ему в ответ.
— Эфенди, если вы разрешите мне побеседовать с больным, то сослужите добрую службу падишаху.
Один из лекарей передернул плечами и повел рукой. Это могло означать и «нельзя» и «зайди в палатку».
Юмурджак предпочел второе толкование.
Полог палатки был откинут. Внутри горел висячий светильник. Священник лежал на постели с полуоткрытыми глазами.
— Гяур, — окликнул его турок, подойдя к постели, — ты узнаешь меня?
Голос его дрожал.
Отец Габор не ответил. Он все так же неподвижно лежал на спине. Светильник едва освещал его лицо.
— Я — Юмурджак, которого когда-то тебе поручили повесить, а ты ценою талисмана освободил меня.
Священник не отвечал. Даже ресницы его не дрогнули.
— А теперь ты раб, — продолжал турок, — и тебе наверняка отрубят голову.
Священник молчал.
— Я пришел за талисманом, — вкрадчиво продолжал турок. — Для тебя он ничто, а у меня вся сила в нем. С тех пор как я лишился талисмана, меня преследуют неудачи. Стоял у меня дом на берегу Босфора — чудесный маленький дворец, я купил его, чтобы на старости лет было где приютиться. Дом мой сгорел дотла. А сокровища, которые хранились в нем, растащили. Месяца три назад меня ранили в бою. Взгляни на мою левую руку, — она, быть может, навек искалечена. — И он показал на длинный красный шрам.
Священник лежал неподвижно, безмолвный, как окружавшая его тьма.
— Гяур, — продолжал турок, чуть не плача, — ты ведь добрый человек. Я часто вспоминал тебя и всегда приходил к выводу, что доброта твоего сердца беспримерна. Верни мне мой талисман!
Священник не отвечал. В тишине слышно было, как зашипел светильник, — должно быть, муха влетела в пламя.
— Я сделаю все, что ты захочешь, — продолжал турок немного погодя. — Попытаюсь даже спасти тебя от рук палачей. Мой отец — могучий паша. Старший мой брат — Арслан-бей. Покуда человек жив, в нем жива и надежда. Только скажи: где мой талисман?
Священник молчал.
— Где талисман? — Турок заскрежетал зубами и схватил священника за плечи. — Где талисман?
Голова отца Габора поникла. Юмурджак поднял его одним рывком и посадил.
Подбородок мертвеца отвалился. Остекленевшие глаза уставились на турка.
10
Когда миновали последнего стража, Хайван остановился.
— Вот, — сказал он, — я сделал все, что ты пожелал. А теперь скажи, какое же загадочное счастье ношу я при себе?
— Это кабала, — таинственно ответил Гергей.
— Кабала? — повторил турок ворчливо и насупил брови, пытаясь проникнуть в сокровенный смысл непонятного ему слова.
— Если приглядишься получше, — сказал школяр, прислонившись плечом к седлу, — увидишь на листочках изображение звезд. Вокруг каждой доброй звезды священный дервиш написал молитву. Но ты обещал мне и кончар.
Турок протянул школяру оба свои кончара.
— Выбирай!
Гергей взял тот, что был поменьше, и засунул себе за пояс.
— Эти картинки, — продолжал он, — нужно носить у себя на теле. Разрежь каждый листик на семь частей и зашей в подкладку одежды. Положи также и в подкладку тюрбана. Там, где спрятан священный пергамент, пуля не тронет тебя.
Глаза турка сверкнули.
— Это верно?
— Так говорит священный дервиш. Ты же слышал, наверно, о героях, которых пуля не берет.
— Слышал, конечно.
— Так вот, ни за деньги, ни за ласку эти листки не отдавай и никому не показывай, не то отнимут, украдут или выманят у тебя.
— Ого! У меня есть башка на плечах.
— Но это еще не все. Один листок гласит: пока не станешь знатным господином, не подымай оружие, не подымай руки на женщин и детей и все свои силы положи на ратные дела.
— Положу.
— Тебя ожидают высокие почести: ты станешь бейлер-беем Венгрии.
Турок даже рот раскрыл от удивления.
— Бейлер-беем?..
— Разумеется, не завтра поутру, а со временем, когда прославишься своей отвагой. Кроме того, здесь написано, что ты обязан жить согласно Корану: быть усердным в молитвах, в святых омовениях и за добро платить людям добром.
Огромный глупый человек смотрел на школяра с благоговением.
— Мне часто снилось, что я знатный господин, — пробормотал он. — Живу в мраморном дворце, хожу в шелковом кафтане, и окружает меня множество жен. Вот что мне снилось… Так, значит, на семь частей?
— На семь. Причем не обязательно, чтобы они были одинаковые. Размер, их должен определяться тем, какую часть тела ты пуще всего бережешь.
Турок, очень довольный, задумчиво смотрел вдаль.
