таких, – должно быть, дрогнуло сердце и прокатилась по телу противная дрожь.
Бомбоносцы врага, начиненные смертью корабли Старой планеты, начали сход с привычных орбит.
Ровный, спокойный голос бесстрастно доложил:
– Бомбоносцы над планетой противника начали сход с орбит.
И сразу стало легко и весело. Ну вот все и решилось. Все сработало. Не о чем больше думать, не в чем сомневаться. Началось. А, как известно, только начало трудно. Сейчас десант наверняка уже погрузился на корабли, и команда на старт уже нашла их, и…
Весело было в тот момент в Высшем Круге. И все головы уже повернулись к тому, кто принял решение. Чтобы воздать должное. Поздравить. Лично от своего имени. И от всей нации и всей истории.
Весело было в тот миг. А в следующий – тот же голос произнес:
– Бомбоносцы противника начали сход с орбит.
Казалось бы, те же самые слова, только было их на два меньше. Но глубокий, видно, смысл заключался в тех словах. Потому что мгновенно увяла радость, и глаза потянулись вверх, и головы стали уходить в плечи. И откуда-то возникло ощущение: сейчас обрушится потолок. Почему все они до сих пор здесь, почему не в прекрасных, комфортабельных, всем на свете оборудованных, давно уже подготовленных убежищах? Почему не были вовремя отданы соответствующие распоряжения? Мало ли что надеялись, что противник не успеет раскусить нашей глубокой хитрости! У противника тоже есть разведка, и там тоже не дураки сидят… А Верховный-то Стратег, наверное, уже укрылся со своими, он-то не стал дожидаться разрешения!..
Чтобы обелить достойного военачальника, мы должны опровергнуть это последнее предположение сразу же: Верховный Стратег никуда не укрывался. Со своим доблестным отрядом в двести пятнадцать человек, составленным на скорую руку из наличного персонала его канцелярии, то есть из людей немолодых и не очень тренированных, он все еще не успел достичь ни Высшего Круга, ни даже своей личной резиденции. И вот все о них.
Что же касается находившихся в Круге, то мгновенный упадок духа в них был почти тотчас же пресечен зычным голосом Первого Гласного:
– Никакого смятения, го-мары! Для того чтобы упасть, им потребуется около четверти часа! Соблюдая образцовый порядок, го-мары, – все вниз!
Он все-таки по достоинству был Первым Гласным.
Мин Алика и Форама стояли, обнявшись. Похоже было, что их сейчас не интересовали ни бомбоносцы, ни судьбы обеих планет – ничего, кроме них самих. Тем не менее Олим, поколебавшись, подошел к ним.
– Ну что, Мина Ли, – сказал он. – Ты все-таки успела. И вышло по-твоему.
Мин Алика повернула голову к нему.
– Что, Олим? – спросила она.
– Они уходят. Видишь?
Бомбоносцы уходили. Чтобы взорваться – мощно, неконтролируемо – подальше от планет, от населенного, обитаемого космоса.
Мин Алика улыбнулась и сказала:
– Да, вот видишь, Олим…
– Хотя, – сказал Олим, – я, кажется, вам мешаю.
Он был все так же бесстрастен, сдержан, невозмутим, как и всегда и со всеми.
– Ничего, – сказала Мин Алика. – Немного мы потерпим. Правда, Форама?
– Правда, – откликнулся Форама Ро почти машинально, так как мысли его в этот момент были заняты другими, более конкретными вещами. Он думал, что надо поскорее возвращаться домой вместе с Мин Аликой, которую он больше не отпустит дальше, чем на два шага от себя; что на Старой планете ему, надо надеяться, простят его грехи ради того результата, который был достигнут не без его, Форамы, помощи. Он так и думал: что какое-то, пусть малое, участие в деле он принимал – у него было ощущение, что он в эти немногие дни как бы сопровождал кого-то другого, кто рисковал, делал, придумывал, добивался; а вот сейчас тот, другой, вроде бы покинул его или, во всяком случае, собирался покинуть, и на душе становилось как-то уютнее, но и скучнее, что ли. Но другой еще не ушел, судя по тому, что сказал напоследок Олим, обращаясь к мужчине и женщине:
– Да я и не собираюсь вас задерживать. Хочу просто поблагодарить тех, кого больше не увижу. Потому что нам тоже пора…
Олим сказал «нам» – как будто их было двое, хотя стоял он перед ними один.
– А с теми, с кем увидимся, – посидим тихо, когда снова все соберемся вместе. Желаю вам счастья.
Он повернулся и пошел было, и вот тут Форама неожиданно окликнул его:
– Значит, и ты был здесь?
– Весь экипаж, капитан, – ответил Олим, не останавливаясь, лишь повернув голову. – Но я вернусь раньше тебя, хотя и ненамного. Поэтому и прощаюсь.
Он сел в вездеход. Мотор загудел. Машина тронулась и через минуту скрылась за деревьями парка.
Форама Ро посмотрел ей вслед, потом перевел взгляд на космический катер и с некоторым беспокойством подумал, что командир катера и второй пилот вряд ли простят ему тот способ, который он использовал, чтобы посадить корабль на Второй планете. Но ничего не поделаешь, сейчас Форама целиком зависел от них: пора было возвращаться к своим наукам, к своему Опекуну, без постоянной заботы которого физику было как-то не по себе, в свою комнату, где он не был, казалось, так давно. Пора было возвращаться, и нужны были люди, которые поднимут катер и приведут его на Старую планету; ведь сюда не Форама вел машину, а тот, другой, которого он как бы сопровождал и присутствие которого уже совсем перестало ощущаться.
– Мика! – сказал он, чувствуя необходимость в поддержке, в одобрении, просто в ласковом слове. И она, конечно, сразу же поняла это, Мин Алика, художница девятой величины и бывший разведчик своей родной планеты, которую – она знала – сейчас покинет очень надолго, и, может быть, никогда не придется больше побывать здесь. Но важнее планеты было то, что она обрела за эти дни: ее собственный мир, ее человек – Форама, с которым она больше не собиралась расставаться никогда и ни за что.
Что-то еще она сделала за эти считанные дни. Ну да: чем-то помогла справиться со страшной угрозой – в небе нет больше бомбоносцев. Но сейчас Мин Алика не очень хорошо представляла, как все получилось: это и не она, собственно, действовала, а кто-то от ее имени, некто, чье присутствие она ощущала до самой последней минуты, – а сейчас ощущение это вдруг исчезло. И она улыбнулась Фораме и сказала:
– Пойдем. Так хочется поскорее попасть домой…
Ей было все равно сейчас, будет ли это ее комнатка или та, где жил Форама, или какая-то новая – где они будут вдвоем, там и будет дом.
– Думаешь, нам простят?
– Что? – удивилась Мин Алика. – Мы ведь ничего не делали. Неужели они не поймут?..
Они, держась за руки, пошли к катеру. А поодаль, полускрытый стволом дерева, стоял капитан Ульдемир и смотрел им вслед. Смотрел вслед двум самым обыкновенным людям этой планетной системы, успевшим уже позабыть о подлинных причинах своего мгновенного взлета. Но может быть, это и к лучшему: самое главное осталось с ними, и будут их прославлять дома или поносить, – самое главное все равно с ними, и они инстинктивно понимают это.
А с чем же остался он, Ульдемир?
Он опустился на травку, прислонился спиной к стволу, положил подбородок на колени.
Уходил Форама. Мир тебе, мой квартирный хозяин. Но уходила и Мин Алика. Форама любил ее, конечно. Но ведь и Ульдемир – тоже!.. Только ему под силу было пробудить любовь в Фораме, до того – слишком спокойном, уравновешенном, ограниченном для этого. Прекрасно, что Алика оказалась заслуживавшей высокое чувство. Но она-то любила Фораму, а не капитана Ульдемира, о котором и ведать не ведала. А Ульдемир знал, кого он любит: ее. И снова он остался один. Снова досталось ему – завистливо глядеть вслед чужому, удаляющемуся счастью. Проклятая судьба твоя, капитан Ульдемир…
Он встал и еще раз глянул на серое небо в ярких звездах, и на темные стволы, которые, казалось ему, стали как-то светлее и веселее, потому что веселее и светлее сделались находившиеся среди них, избавившиеся от многолетнего страха люди.
Ему показалось, что изнутри бетонного низкого здания чей-то голос назвал его имя.
