верный своему девизу «бог и народ», и сопровождал нас до Комо. Оттуда он отправился в Швейцарию, я же готовился к походу в горы Комо. С Мадзини шло немало его действительных или предполагаемых сторонников, которые перешли с ним границу. Это, естественно, побудило кое-кого покинуть нас, поэтому численность нашего отряда уменьшилась.
В Милане я совершил ошибку, которую Мадзини никогда не мог мне простить. Я обратил его внимание на то, что нехорошо сдерживать порывы стольких молодых людей (под тем предлогом, что возможно удастся провозгласить республику) в то время, как армия и добровольцы сражаются с австрийцами[167].
В Комо было спокойнее, однако и здесь царила растерянность, вызванная печальными известиями о сдаче Милана и поражении армии.
Глава 3
В Комо, Сесто-Календе, Кастеллетто
По прибытии в Комо мы были дружественно встречены его храбрым населением, которое уже раньше проявило свои симпатии к нам: со времени нашего первого приезда в Милан оно страстно желало, чтобы мы избрали именно Комо местом формирования нашего отряда. Муниципальные власти также приняли нас хорошо и снабдили всем, чем могли, особенно одеждой, в которой очень нуждались мои люди. Что же касается планов обороны города и борьбы с австрийцами, то они не выразили на этот счет своего — согласия. И впрямь, потребовались бы большие усилия для сооружения внешних укреплений и много людей для его защиты от превосходящих сил противника. Город лежит в долине, на берегу озера, окруженный со всех сторон горными вершинами.
На второй день после нашего приезда в Комо, проездом в Швейцарию, прибыл в карете генерал Цукки[168]. Когда горожане узнали о его приезде и о его намерении покинуть Италию, они рассвирепели и бросились к гостинице, где он остановился; толпа намеревалась вытащить Цукки и расправиться с ним. Меня вовремя предупредили, и, подоспев к месту происшествия, я успокоил народ, указав на возраст и прошлые заслуги престарелого генерала.
В тот же вечер мы покинули Комо и после короткого перехода расположились к востоку от города на дороге, ведущей в Сан-Фермо.
В Комо многие из наших дезертировали в соседнюю Швейцарию, и я полагаю, что многие другие не поступили так же только из чувства стыда перед этим смелым народом, который всегда горячо относился к делу родины; однако они ожидали момента, когда окажутся за пределами города, чтобы покинуть ряды храбрецов, которые были готовы защищать последнюю пядь итальянской земли.
Во время первой нашей ночевки под открытым небом многие дезертировали, и, когда рассвело, в поле стали видны груды брошенных ружей.
Из уважения к истине и ради того, чтобы мои соотечественники усвоили урок прошлого и не стали бы так легкомысленно отдавать свою прекрасную страну алчному чужеземцу, я не скрываю этого позора. Однако ради истины я должен также сказать, что мои бойцы, особенно из батальона города Виченцы, были одеты большей частью в полотняные рубашки и не имели теплой одежды, несмотря на щедрость жителей Комо, которые сделали для нас все, что могли. Королевские комиссары в Милане, полагавшие, что красная рубашка слишком заметна для неприятеля, не позаботились, однако, о том, чтобы снабдить нас хоть одной шинелью; такое же отношение ожидало моих волонтеров еще не раз. Кроме того, близость Швейцарии усиливала тягу к дезертирству, и, конечно, очень многие предпочитали расписывать свои славные подвиги в кафе и в гостиницах Лугано, чем по-прежнему подвергать себя опасностям и лишениям походов.
Несколько дней бродили мы по этим горам, собирая оружие, брошенное дезертирами, и складывая его на реквизированные телеги, которые двигались вместе с колонной. Но этот обременительный обоз непрерывно разрастался и стал больше походить на караван бедуинов, чем на людей, призванных сражаться за отечество; поэтому я решил временно покинуть Ломбардию и перейти в Пьемонт. Мы направились к Варесе, а оттуда в Сесто-Календе, где перешли Тичино. Здесь нас стал уже преследовать по пятам отряд австрийцев.
В Кастеллетто, на правом берегу Тичино, я решил остановиться и справился у властей этого небольшого, но прекрасного селения — согласны ли они оказать сопротивление в случае нападения на нас врага. Как власти, так и население охотно согласились, и началось сооружение шанцев[169], которые выполнили бы, конечно, свое назначение, так как это место было очень удобно для обороны.
Настроение отряда снова поднялось. Капитан Раморино, посланный на другой берег реки, где появился противник, обратил в бегство его аванпост, ранил нескольких человек и вернулся, захватив трофеи — пики и кавалерийское снаряжение.
Мы провели в Кастеллетто несколько дней; затем противник сообщил мне о перемирии, которому я подчинился, но отклонил предложение обмена обоюдными визитами между лагерями. Когда стало известно о перемирии, подписанном Саласко, все были взбешены его унизительными условиями[170]. Оно снова обрекало на рабство несчастную Ломбардию. И мы, пришедшие ей на помощь, провозглашенные защитниками ее угнетенного народа, не смогли даже обнажить за него шпагу. Можно было умереть от стыда!
Глава 4
Возвращение в Ломбардию
Сейчас же была выпущена прокламация о неподчинении постыдному договору. У меня была единственная мысль — вновь вступить на землю Ломбардии, чтобы всеми возможными средствами бороться против ее поработителей. Из Лугано, получив известие о перемирии, к нам прибыл Даверио, гонец от Мадзини, и обещал поддержку людьми и припасами в случае возобновления войны. Это было как нельзя кстати. На Лаго-Маджоре находились два парохода, служившие для перевозки грузов и людей между Италией и Швейцарией. Нашей первой мыслью было, естественно, завладеть ими для облегчения нашего переезда. Пароходы приходили в Арону, ближайший от нас пункт, через определенные промежутки времени. В один ночной переход мы достигли Ароны и захватили один из этих пароходов; другой пришел днем, и его постигла та же участь. Соответствующее число барок забрало наших лошадей, военное снаряжение и часть пехоты, две небольшие пушки были погружены на пароходы. Деньги и провиант выдал по нашему требованию муниципалитет Анконы. Мы направились в Луино; наши пароходы тащили за собой тяжело нагруженные барки.
Трогательное зрелище представляла собой наша поездка вдоль западного берега прекрасного озера. На этом живописном берегу, одном из красивейших побережий мира, обосновалось большое количество ломбардских семей, покинувших свою родину. Осведомленные о нашем предприятии, они приветствовали нас радостными криками, размахивая флагами, платками и полотнищами. С балконов домов свешивались прекрасные женщины с очаровательными лицами. Они были так воодушевлены, что, казалось, хотели полететь навстречу храбрецам, готовым освободить их очаги из-под пяты угнетателя. Мы отвечали на приветствия наших пылких соотечественников, гордые их сочувствием и нашей решимостью.
Мы переплыли озеро и около восьмисот пехотинцев с небольшим отрядом конницы сошли на берег в Луино. Обе пушки остались на палубах пароходов, находившихся под командой Томмазо Риссо. На другой день, когда мы хотели покинуть Бекачча (наш приют в Луино) и направиться в Варезотто, пришло известие, что по большой дороге с юга на нас идет австрийский отряд. Наша колонна уже направилась кратчайшим путем по горной тропинке в Варесе. Я немедленно вернул конец колонны и приказал одной роте арьергарда вновь занять позиции у Бекачча и прикрыть прилегающую местность, чтобы помешать врагу захватить ее. Но было поздно. Значительные силы австрийцев уже достигли этого пункта и без труда отбросили наш маленький отряд. Наши небольшие силы, разделенные на три роты, были зажаты на узкой тропинке между
