половины времени ушло, а у меня до сих пор – ничего конкретного. Хотя с другой стороны нельзя и сказать, что ничего не сделано…»
Окрик заставил его повернуть голову. Охранник, следовавший за ним по пятам, указывал на открывшуюся дверь – ту самую, из которой он сюда вышел.
Передышка кончилась, понял он. Ну что же: вот сейчас и надо доказать, что ты еще чего-то стоишь.
Глава седьмая
Клеврец вышел навстречу Милову с таким радостным видом, словно в те давние времена, когда и тот и другой работали в одной конторе, они были закадычными друзьями и встретились, наконец, после долгой разлуки по горячему обоюдному желанию. Только поцелуев, пожалуй, и не хватало; впрочем, у технетов они, кажется, не были приняты.
– Ну вот и подышали, – сказал сослуживец весьма удовлетворенно. – Давайте теперь вернемся к нашим делам. Итак, господин Милов найден, и мы будем иметь удовольствие поговорить с ним по душам?
Милов вздохнул.
– Увы – боюсь, что ничего не получится: названный вами господин чувствует себя слишком плохо.
Клеврец улыбнулся, и даже, как показалось Милову, некое торжество светилось в этой его улыбочке.
– Представьте, я ожидал этого, – сказал он. – И, не теряя времени, успел соответствующим образом подготовиться.
– Вы намерены лечить его?
– Лечить? Можно назвать это и так. Его, вас – какая разница? Но довольно разговоров. Идемте.
И, не заходя больше в лабораторию, он размашисто зашагал, жестом пригласив Милова следовать за собой. Охранники тянулись за ними, словно на буксире. Пересекли дворик, направляясь к одной из дверей в глухой стене; она отворилась, словно бы в нее был встроен фотоэлемент, и немногочисленная колонна покинула прогулочное пространство и вышла на простор.
«Интересно, – думал Милов, оглядываясь. – Похоже, я тут уже бывал когда-то. Знакомые места, честное слово. Любопытно… Погоди, погоди – да это ведь… Ну конечно, сразу мог бы сообразить. Меня название это сбило с толку – База. А раньше это называлось Исправительно-трудовой колонией, вот оно как. И бывал я здесь не раз и не два по долгу службы. Только не в такой вот роли. Понятно… Ну, теперь вся география, кажется, становится на места. Это вот сооружение впереди налево было в те времена штрафным изолятором, а там, подальше, – жилая зона, бараки. Если свернем направо, окажемся уже в другой зоне – рабочей; где же мы в таком случае только что находились? Ну, понятно: в больничке, вот где, а в противоположной стороне остается, значит, ПКТ-ШИЗО. Так, свернули направо, значит – в заводскую. Это не худо. В свое время отсюда даже побеги совершались, по этой причине и приходилось мне сюда наведываться, совершенно верно. Ну, что же: одним неизвестным стало меньше в нашей математике – хотя не знаю, может ли это мне помочь, и каким образом. А куда же это мы идем? Да вроде бы прямо туда – в цеха. Что же у них там сейчас размещается? Если мои прикидки оправдываются, там должно быть это самое производство – секретное. А почему бы и нет? Ладно, хватит гипотез, сейчас надо настроиться на предстоящую работу…
Но они вошли уже в рабочую зону; возглавлявший колонну Клеврец остановился. Охрана осталась в трех шагах, образовав вокруг них равносторонний треугольник; такая служба была для них, видимо, делом привычным.
– Сейчас вы подвергнетесь некоему процессу, – сказал сослуживец очень довольным голосом. – Воздействию, какое оказывается на всех в той или иной степени неисправных технетов. Вы ведь технет, не так ли? Вы утверждали это, ваши уверения зафиксированы, и мы не станем от них отвлекаться, чтобы не навлечь на вас новых обвинений. Мы вас вылечим. Но перед тем, как это приятное событие произойдет, хочу кое о чем предупредить и даже, может быть, предостеречь. Вы, не сомневаюсь, хорошо тренированы и можете некоторым образом и даже с небольшими успехами сопротивляться предстоящей операции. Так вот, категорически не советую делать этого. Мы сильнее, и в результате все равно настоим на своем. Однако попытки сопротивления значительно ослабят вас, а мы хотели бы, чтобы вы сохранили ту неплохую физическую форму, в какой находитесь сейчас. Будьте же благоразумны, и раз дело дошло до этого рубежа, примиритесь с фактом. Вы вступили в эту игру, и выйти из нее сможете только с нашего разрешения – не раньше, чем игровое время истечет до конца.
(«Игровое время? Уже не впервые он упоминает о времени. Значит ли это, что он в курсе – хотя бы в той же степени, как я? Или просто случайность, или привычный оборот речи?..»)
Милов безмятежно улыбнулся и кивнул; а чтобы получилось еще убедительнее, сдублировал голосом:
– Договорились. Буду вести себя нежно. Как одуванчик.
Сравнение ему самому показалось смешным, однако Клеврец воспринял его, как должное.
– Ваше поведение начинает меня радовать, – сказал он в ответ и, оглядев охранников, взглядом предупреждая их о необходимости быть наготове, нажал кнопку звонка у входа.
«Какое-то воздействие, – думал Милов, стараясь идти помедленнее, чтобы побольше времени оставалось до мгновения, когда придется вступить в серьезную схватку и победить или проиграть, тем определив и свое будущее, и, наверняка, будущее всей операции, ради которой оказался здесь. – Вторжение – в корку? В подкорку? Технецизация? Вполне возможно. Вообще-то уже только ради этой информации стоило огород городить. В Штатах будут очень довольны – если только информация эта когда- либо к ним поступит. Вызванный к доске ученик проявляет сообразительность и немалое усердие. Ладно, это потом. Сейчас важно представить, насколько успешно сработает блокада. Надо настроиться, понять, что же мне предстоит. Психическое воздействие, подавление воли, возможно – амнезия… Но ведь технеты ничуть не производят впечатления умственно неполноценных; они просто чужие – да, тут другого слова не подберешь: совершенно чужие, не дружественные и не враждебные. Во всяком случае, пока они не становятся толпой и пока разговор не заходит о восточных соседях – тогда они могут очень легко пойти вразнос. Да, хочешь – не хочешь, придется признать, что ребята были правы, когда предупреждали меня… А прививка Эскулапа? Прививка с рекреационным сроком до недели. Ну, неделя – это уйма времени, у меня такого срока просто нет, мне отведено теперь меньше ста часов. Так что надо поторапливаться – если удастся.
– Простите, я прослушал, – сказал он извиняющимся голосом; уйдя на несколько мгновений в свои
