Милов благодарно кивнул ему. Огляделся. Водитель оказался прав: больше никого не было видно в окрестности. «Теперь подальше отсюда. Конечно, по правилам надо было бы тела оттащить куда-нибудь. Спрятать, чтобы не сразу нашли, когда придут сменять охранника. Чтобы подумали, что скрывавшийся вылез и пустился наутек, а воин потрюхал вдогонку… Но нет поблизости ни места такого, ни сил не осталось, ни времени. Сейчас каждая секунда должна работать на меня. Исчезнуть. Затаиться. Дотемна. Где-нибудь в чаще. Отдышаться, да и чтобы дурной запах выветрился. Приклеить себе номер, это прежде всего. И как только смеркнется – вперед. Хоть всю ночь пройти, но чтобы к утру оказаться на месте. А его еще отыскать надо… Хотя и демонстрировал Орланз схемку, однако – гладко было на бумаге. Бежать очертя голову тоже нельзя: этот солдат наверняка был не последним в округе.
Ладно, пошли. Еще раз: спасибо, резидент, и прощай. Увижу Лесту – передам от тебя последний привет. Придется ей ждать нового хозяина – если, конечно, оставят ее здесь, если уцелеет во всех предстоящих передрягах. До сих пор ей везло. Вот бы так и продолжалось. И без того судьба ее сложилась – хуже некуда. Но на этой работе белых перчаток не носят. Что же – двинемся туда, где, если все сложится нормально, встретимся с Лестой. В последний, может быть, раз. Прежде всего – разыщем Лесное поселение. И посмотрим, что удастся там сделать.
Где у нас восток? Ага, ясно».
И он двинулся на восток, припадая на все еще болевшую ногу.
Глава десятая
– Восемь-восемь-шесть-сто двадцать пять!
Технет с обычным для любого из них угрюмым выражением неподвижного лица сделал шаг вперед.
– Топор, сучья. Семь-один-три-пятьсот шестнадцать!
Шагнул другой, столь же невозмутимый.
– Собирать, грузить отходы. Два-три-четыре-ноль-восемь-ноль!
Технет, в другом мире отзывавшийся на обращение «Милов», присоединился к вызванным ранее.
– Пила, валка. Три-семь-шестнадцать-двадцать три!..
Разводка на завтрашние работы заканчивалась, похоже, без происшествий. Можно было, пожалуй, расслабиться, но Милов все еще не позволял себе этого – знал по опыту, что опасность возникает в самый, казалось бы, неподходящий миг. Да и не мог он сейчас добиться внутреннего спокойствия: слишком сильным стало ощущение ускользающего времени, вырывавшегося прямо-таки со свистом, как воздух из разгерметизированного космического корабля, чтобы безвозвратно рассеяться в бесконечности. Удивительным казалось, что другие не чувствуют, как почти совсем уже не остается времени для жизни; и хотелось затопать ногами и заорать: «Да быстрее, вы, что вы тянете резину, жизнь ведь уходит!» С трудом великим заставлял себя Милов стоять спокойно, словно в запасе была вечность в степени вечности.
Но вот прозвучала и команда разойтись; Милов сделал несколько шагов в сторону, чтобы видеть сразу всех собравшихся. Никто вроде не проявлял к нему особого интереса – нормальное состояние для технетов, никогда и ничем не интересующихся. Они медленно разбредались по сторонам, чтобы вскоре (Милов успел уже составить представление об их обычном распорядке) погрузиться в спокойную неподвижность, нарушить которую могло бы, наверное, только какое-то сверхчрезвычайное происшествие. Нет, не было никакого повода для беспокойства. И все же Милов ощущал его; снова предчувствие – из тех, что до сих пор обобманывали его очень редко; никогда, по сути дела. Особенно когда он находился (как он сам называл такое состояние) на боевом взводе.
А сейчас Милов был именно в таком состоянии. Он не мог понять – что же его тревожит. Что-то, находившееся совсем рядом с пониманием, но все еще не складывавшееся в четкие мысли и формы; так бывает, когда нужное слово вертится где-то на кончике языка, но никак с него не срывается.
Неопределенность, одним словом. Самое неприятное, что только может быть. Потому что неопределенность всегда указывала на допущенную в чем-то ошибку. В рассуждениях, в поступках, в словах ли – но где-то произошла накладка. Наверное, она была небольшой, иначе Милов заметил бы ее почти сразу, во время того почти бессознательного контроля своих действий, какой происходил регулярно, через каждые час-два. Маленький промах; но большие всегда вырастают именно из маленьких, не осознанных и не исправленных вовремя. Вот и сейчас Милов чувствовал, что не осознанная им ошибка будет расти, и когда достигнет таких размеров, что он ее увидит – будет слишком поздно.
Надо было немедленно и спокойно подумать.
Прислонившись спиной к стволу кряжистого дуба (в этом поселении заготавливалась сосна, немногочисленные дубы никто не трогал, дерево это пользовалось здесь уважением, сохранившимся, как полагал Милов, еще от людей), он медленно, поворачивая голову слева направо, обвел взглядом поляну, на которой производился развод, по краям окаймленную жилыми и служебными строениями, вместе и образовывавшими «Лесное поселение номер сто восемьдесят шесть». То самое, в которое он должен был прийти, заменив умиравшего в старой ракетной шахте резидента по кличке Мирон, и в которое он и пришел на самом деле, потратив на поиски минимум времени.
Солнце закатывалось, и здесь, в лесу, наступили уже легкие сумерки – время, располагающее к расслаблению и лирическому настроению. Воздух был свеж, сосновый аромат успокаивал, настраивал на лирические воспоминания, легкую, сладкую тоску. Нет, день прошел без опасностей: никого не разыскивали (никого, это означало – его, прочие Милова сейчас не интересовали), среди звеньевых и распорядителей не замечалось ни малейшего волнения, какое Милов наверняка уловил бы, если бы те были озабочены чем-то кроме обычной завтрашней работы. Он не верил, разумеется, что База не ищет его; наверняка искали – но, значит, не ожидали от него такой наглости: появиться близ границы и именно там, где находилась промежуточная стоянка Конвоя. Не хватало, видно, у них воображения… Итак, в этом отношении – в событийном плане – все было в порядке вроде бы. Значит, ошибка возникла не здесь. В словах? Нет; за минувший день, первый в этом поселении, он почти не произносил их, как и полагалось исправному технету: только отрапортовал начальству о прибытии и, получив направление в цепь, в третье звено, отозвался стандартной формулой повиновения. Вот и все его разговоры.
Оставалось думать, что ошибка вкралась в рассуждения. В планирование поступков. Такие неточности наиболее опасны. И ее надо было немедленно найти.
Планы его были вроде бы несложны и логичны. Как он убедился при обмене мгновенными и выразительными взглядами с начальником поселения – большего при формальном представлении не могли себе позволить ни один, ни другой – при первой же возможности он получит место в Восточном Конвое, и даже на возникновение такой возможности будет оказано определенное влияние. Тут, похоже, все обстояло так, как и должно было. Потом конвой направится к близкой отсюда восточной границе – не туда, куда
