Маша запоздало испугалась. Она подмахнула договор практически не глядя. А что, если там еще что- нибудь в этом роде? К примеру, «жить будешь здесь и со мной».
Серж заметил смятение на ее лице и огласил чистенький дворик зычным хохотом. Когда немного отдышался, прокомментировал:
— В жизни не видал такой дуры. Ах ты, зашуганная провинциалка!
— Прекратите обзываться. — Маша покраснела, понимая, что он прав как никогда. Все-таки нужно мозги держать в напряжении. А то снесло от небывалой удачи крышу. Теперь непонятно, во что это выльется.
Первые капли этого «чего-то» выступили тут же. Бобров хмыкнул и покровительственно похлопал ее по плечу:
— Дорогая Маша, в договор я включил пункт об общении. Теперь я имею право тебя ругать и называть всякими бранными эпитетами. Как то: глупая провинциалка, тундра, ломом подпоясанная и прочие термины, кои ты заслужишь своим поведением. Исключаются прямые матерные оскорбления.
— Я это подписала?!
— Как миленькая. — Серж хохотнул и распахнул перед ней дверь квартиры.
Маше показалось, что она попала в номер хорошей гостиницы. В таких квартирах ей ни бывать, ни тем более жить не приходилось. Такой интерьер она видела в журналах. Все было новенькое, опрятное и по виду очень дорогое. Она потрогала пластиковые рамы на окнах, вспомнив слово, с которым родители ее связывали понятие «благополучная жизнь», — «стеклопакет». Единственное, чего не было в квартире, так это человеческого присутствия, отчего две комнаты, кухня, прихожая и ванная напоминали уголки в мебельном магазине.
— Ничего, обживешься со временем, — прогудел Бобров, угадав ее мысли.
Маша открыла шкаф-купе с огромным зеркалом. Разумеется, он был пуст. Только в углу его покоился новенький пылесос.
— Да, — Серж потер переносицу. — Попрошу Никиту походить с тобой по магазинам. Нужно, чтобы ты купила себе несколько выходных шмоток, ну.., и что там тебе еще нужно.
Певица покраснела. Все происходящее смахивало на сказку. Однако это было лишь начало, а Маша с детства знала, что в сказках не может быть все только хорошо.
Она в удивлении уставилась на мецената.
— Глупая ты, — улыбнулся тот. — Черта с два я закидывал бы тебя шмотками, если бы мне это было не выгодно. Скоро начнется твоя раскрутка. Ты должна будешь выглядеть соответственно не только на сцене, но и в жизни, понимаешь? А на твои три рубля, которые ты привезла в Москву, ничего, кроме того красного платья с рынка, которое ты таскаешь с маниакальной настойчивостью, и черных туфель к нему, не купишь.
Маша почувствовала, что волосы на голове взмокли.
В груди ее словно печь разожгли.
— Вам не понравилась песня, которую я написала, вам не нравится мой наряд, в таком случае почему вы меня выбрали?
Меценат пожал плечами и ответил быстро, словно готовился к этому вопросу:
— Мне нравишься ты.
Ответ прозвучал просто и логично. Однако Машу он напугал. Ей бы больше понравились напыщенные объяснения о харизме, тембре голоса и оригинальной манере исполнения. Она застыла, как раз превратившись в того кролика перед удавом. Бобров, казалось, и это ее состояние разгадал. Он двинулся на нее медленно и уверенно.
Маша отступила на шаг, но уперлась спиной в треклятый шкаф-купе. Серж подошел к ней вплотную, положил руки на плечи и, заглянув в глаза, вдруг усмехнулся и отступил на шаг.
— Я что, такой противный? Ты бы ни за какие деньги не согласилась лечь со мной в постель?
Машу колотила крупная дрожь. Она проглотила ком в горле и потупила взгляд.
— Не понимаю… — задумчиво протянул он. — Многие начинающие певицы уверяют меня, что прыгнуть ко мне в койку — это единственная цель, ради которой они прутся в шоу-бизнес. Они, между прочим, убедили меня в том, что я венец творения на земле. Откуда такой ужас в ваших глазах, уважаемая? По- твоему, я монстр?
Маша упрямо смотрела в пол, не решаясь ответить.
Хотя на последний вопрос сейчас она могла бы, не задумываясь, произнести «да».
— Ладно, — он отвернулся и, подойдя к окну, откинул тяжелую гардину. — Да будет тебе известно, что я не сплю со своими подопечными. Вас у меня так много, что со всеми не переспишь. У меня под покровительством симфонический оркестр, к примеру. Играют — просто блеск. Но тащить каждого в койку — уж извини-подвинься!
Маша улыбнулась.
— К тому же личные отношения портят профессиональные. Трахнешь такую вот сопливую дуру, а потом носись с ней как с писаной торбой. Капризы начнутся незамедлительно. А мне от тебя работа нужна, понятно?
— Я очень рада, — искренне ответила Маша.
Он резко повернулся к ней и, усмехнувшись, весело проговорил:
— А зря! Я, между прочим, действительно венец творения. Особенно в постели. Ты многое теряешь. Я бы на твоем месте опечалился.
— А по договору я имею право говорить вам правду?
— Хм… — Он озадачился. — Такого пункта в договоре нет. Ну, то, что не запрещено, то разрешено. Валяй.
— Вы ошибаетесь насчет венца творения. Вас обманули. И печалиться мне не о чем.
— Эх, чем же ты еще можешь себя успокоить, коли не грубой клеветой, — и он фыркнул.
Таким образом, Маша поменяла место жительства.
Поменяла она и образ жизни. Вставала она теперь в восемь утра, мчалась на урок по вокалу. Строгий преподаватель — Игнат Робсон, неопрятный косматый мужик лет сорока, — спуску ей не давал. Выговаривал, что она полное ничтожество, петь совсем не умеет, а то, что умеет, пением не назовешь — так, вытье в подворотне. Уроки были странные — то она шипела от низов к самым верхним нотам, то «булькала» октавами, то выпевала музыкальные интервалы.
— Нужно расширить твой диапазон, — ворчал преподаватель. — Иначе ни одну песню тебе не подберешь.
Маша молча терпела, старательно выполняла его требования. Вечерами занималась еще и дома, повторяя по настоянию Игната утренний урок.
К середине дня ее ждал преподаватель по хореографии, который на первом же занятии потребовал называть себя Вовиком, и никак иначе. С ним Маша испытывала настоящие муки. Сначала она проходила с ним классический станок. В детстве, как всякая девочка из хорошей семьи, она занималась танцами, но то были занятия для удовольствия. Она и понятия не имела, что все эти батманы, плиссе и арабески могут так выматывать за считанные минуты. Вовик стоял рядом и периодически лупил ее палкой то по ногам, то по спине, требуя ровных линий.
— Тебе нравится бить людей? — однажды, не вытерпев, поинтересовалась она.
— Человеком станешь, когда научишься спину держать, — холодно ответил садист и, поддев палкой ее бедро, заставил поднять ногу. — Упражнение не закончено.
Давай работай, а не огрызайся.
Серж не появлялся на занятиях. Один раз заглянул в класс к хореографу, оглядел ее, вымученную, растрепанную, мокрую с ног до головы, хмыкнул:
— Потрясающе выглядишь.
И разочарованно обратился к Вовику:
— Смотрю, ты ее жалеешь.
Маша только головой покачала.
Вечером у нее был неизменный шейпинг в спортивном клубе, который заканчивался бассейном, массажем и солярием. А по субботам сауной.
