– Не пойдет, шеф. Моя поездка может оказаться пустым номером. С какой стати редакция станет публиковать бездоказательное заявление, да к тому же принадлежащее иностранному подданному?
– Об этом не беспокойся, – сказал Четопиндо. – Хозяин газеты – мой друг, я с ним заранее обо всем договорюсь.
Они быстро столковались насчет суммы вознаграждения, и Четопиндо вручил Педро листок с текстом заметки, которую следовало передать в частную газету соседней страны. «Куда же смотрит местная полиция?» – успел прочитать Педро риторический вопрос в конце заметки.
– Деньги получишь, когда вернешься. – сказал генерал, подытоживая разговор.
– Мой покойный папаша, – поднял палец Педро, – всегда говорил: «Гонорар требуй наличными».
– Ну, раз ты так чтишь родителей… – развел руками Четопиндо. Он поднялся и подошел к сейфу, в котором хранились деньги для оперативных нужд Комитета.
Педро аккуратно спрятал в карман пачку банкнот, заявление для печати и фотографию Гарсиа, которую Четопиндо вытащил из личного дела своего шофера.
Гульельмо Новак давно любил Роситу. Без всякой надежды на взаимность. Презирая себя за то, что влюбился в невесту товарища, терпеливо сносил беззлобное подтрунивание друзей за то, что бросает на Роситу пламенные взгляды. Однако ничего поделать с собой не мог.
Росита жалела этого человека, на впалых щеках которого чахотка зажгла нездоровый румянец.
Гульельмо работал на шахте, где добывали селитру, но каждый свободный час проводил в фавелах. Росита и Гарсиа часто приглашали его в гости, вместе пили в праздник вино, ходили за цитадель купаться, обсуждали положение в стране и в мире.
Весть о внезапном исчезновении Гарсиа поразила его словно громом. Думая о Гарсиа, Гульельмо ни на минуту не мог поверить в версию, которую вовсю расписывали все оливийские газеты, кроме «Ротана баннеры».
После памятного собрания Гульельмо не считал удобным появляться в доме Либеро, хотя и страдал: привычка видеть Роситу давно уже переросла для него в необходимость.
Спустя несколько дней, как стало известно об исчезновении Гарсиа, Гульельмо повстречал в порту Орландо. Они поговорили о делах.
Положение в Королевской впадине оказалось лучше, чем можно было ожидать поначалу. Докеры держались стойко, не поддавались на провокации.
– Главная работа впереди, – сказал Орландо.
Гульельмо спросил:
– А как дела на табачной фабрике?
Ему очень хотелось узнать, как чувствует себя Росита, но он не решался спросить об этом прямо.
– Фабрика не работает.
– Неужели забастовали?!
– Не то, – покачал головой Орландо. – Работу остановил хозяин: говорит, нет сырья.
– Враки!
– Конечно, враки, – согласился Орландо. – Хозяин хочет под флагом сворачивания работ расправиться с неугодными, вышвырнуть их на улицу.
– Да, у нас на шахте тоже поговаривают о сокращении. А пока собираются закрыть главный штрек, где я работаю, – сообщил Гульельмо.
– Придет время – и сами рабочие будут хозяевами фабрик страны, – сказал Орландо.
– Рабочие будут хозяевами всей Оливии! – воскликнул Гульельмо.
Мимо них несколько раз прошел человек в пончо, с холодным, немигающим взглядом. Каждый раз он внимательно поглядывал на разговаривающих. Комитетский гример потрудился на славу. Трудно было узнать в этом угрюмом, изможденном, с мешками под глазами, сезоннике того щеголеватого бразильского коммерсанта, который сумел оказать помощь самому генералу Четопиндо.
– Где-то я уже видел этого субъекта, – заметил Орландо, обернувшись.
– Здесь, в порту, и видел, – сказал Гульельмо. – Сезон осенних работ, порт перегружен, тут толкутся тысячи поденщиков.
Заметив, что за ним наблюдают, сезонник в пончо медленно побрел в сторону пакгауза.
Гульельмо спросил:
– Что же Росита теперь делает?
– Росита нашла себе занятие, – ответил Орландо. – С утра исчезает, домой приходит поздно вечером.
– Куда же она уходит?..
– Не уходит, а уезжает. В Санта-Риту.
– Каждый день?
– Теперь каждый день, – вздохнул Орландо. – И я ничего не могу с этим поделать.
– Может, работу ищет?
