— А если уеду — наверняка. Без почти. Сердце мое, жизнь моя!
Так она ему перечила и прекословила, а Ханис так и не завел привычки приказывать жене, и они спорили ласково и настойчиво, пока не пришли к накрытому столу, а там уже спорить нельзя было, за едой спорить, все равно что яд друг другу в пищу сыпать. А после еды спорить стало не о чем. Прибыли срочные гонцы и стало известно, что некуда бежать: по всей степи, по всем окраинам Аттана — погибель.
Ханис сказал:
— Все по-твоему вышло.
Атхафанама заплакала.
О врачах
Слушать врачей, созванных со всей столицы, пришла и Ханнар. Она села по правую руку от Ханиса. По левую уже сидела Атхафанама. Женщины обменялись спокойными неласковыми взглядами. Но придраться было не к чему: Атхафанама никогда не занимала места, по праву принадлежавшего божественной царице Ханнар, сестре бога-царя Ханиса. Оно так же по праву принадлежало и его супруге, и много путаницы вышло оттого, что впервые за все царствования жена царя не была его сестрой. Все же по крови Ханнар имела больше прав на это место.
Теперь пустовало только место Эртхиа по правую руку от его божественной супруги.
Кованые ворота распахнулись и в зал были допущены врачи. Они входили неторопливо, перешагнув не отмеченный ничем порог, степенно кланялись, все одетые в длиннополые одежды, в накрученных на голову повязках с бахромчатыми кистями, седобородые старцы, зрелые мужчины и совсем молодые, едва отпустившие первые усы юноши, все как один с важностью и неколебимой уверенностью на лицах: так предписывал им канон их ремесла. Но брови у всех были более обычного нахмурены, и голоса, когда они обменивались неслышными с трона словами, звучали глухо и потерянно.
Здесь были и придворные врачи царя Эртхиа, три старика, пользовавшие в основном его жен и потомство и проводившие свободное время в ученых спорах между собой и переписке с умудренными людьми во всех доступных частях света; и любимцы купцов, лекари с лекарской улицы, все в возрасте, дородные и осанистые, с ухоженными, окуренными ароматами и умащенными душистыми маслами бородами; и те, кто возился с вывихами, переломами, резаными и колотыми ранами, умел исцелять ожоги и ушибы, отрезать чернеющие конечности и зашивать распоротые мышцы, кто сопровождал войско в походе, разделяя с ним превратности военной удачи; и другие, победнее и попроще, из тех, что сами отправлялись в окрестности столицы заготавливать нужные полезные травы, а на привозное, с базара, не водилось денег ни у них самих, ни у страждущих, обращавшихся к ним за помощью не от хорошей жизни. И был самый молодой из аттанских врачей, Илик Рукчи, ославленный безумцем, семнадцати лет от роду, превзошедший всю письменную премудрость и ради того, чтобы набраться опыта, лечивший всех подряд совершенно бесплатно. На него все косились неодобрительно, ибо в последнее время, презрев приличия и сословную спесь, многие из видных людей базара, не дождавшиеся исцеления своих недугов, прибегали к искусству Рукчи. А однажды он был призван даже во дворец к дочери государя Эртхиа, когда она мучилась животом, и сумел добиться успеха там, где отступились его более опытные и прославленные товарищи. Но Рукчи не зазнался, а наоборот, сославшись на молодость и недостаток опыта, смиренно отклонил приглашение остаться во дворце, с почтительным одобрением высказался о заслугах придворных врачей, помянул якобы сопутствующую ему свыше обычного удачу и вернулся к своим нищим. И теперь держался скромно и смирно, стоя позади всех, и голоса не возвышал, только внимательно слушал, что говорилось о причинах поветрия и способах защиты от него.
А говорилось, что нередко воздух начинает портиться сам по себе вследствие перемещения в него соседнего испорченного воздуха или же вследствие какой-либо небесной причины, суть которой скрыта от людей. И уж если за холодной сухой зимой приходит теплое влажное лето, а именно таково оно в этом году, то часты повальные болезни и острые лихорадки.
В этих случаях нужно искать убежища в подземельях, в домах, обнесенных со всех сторон оградой, и в домашних кладовых.
Что касается курений, оздоравливающих гнилость воздуха, то для этого годятся клубни сыти, ладан, мирт, роза и сандаловое дерево. Предохраняет от беды и употребление уксуса, лука и чеснока. Трудно сказать, препятствует ли заразе увешивание входных дверей и ворот пучками и связками упомянутых растений, но ясно, что хуже от этого не будет.
Атакир Элесчи сразу послал на базар человека сказать, чтобы приказчики в съестных рядах поднимали покруче цены на упомянутые растения и уксус, да побольше запасли для собственного Элесчи дома. И велел еще сказать, чтобы всякого припаса в дом везли достаточно. Отчего же и не отсидеться в доме, обнесенном со всех сторон оградой? И его примеру последовали все купцы в Совете, а воины слали своих людей скупать чеснок и уксус, пока цены не поднялись. Все было как перед осадой, когда за день раскупали на базаре враз подорожавшие пшеницу, просо, рис, бобы, чечевицу, муку, сушеные плоды, вяленое мясо, соль, а под них мешки, глиняные кувшины для масла и вина. И в харчевнях жир, капавший с жарящегося мяса, собирали в сосуды и не подавали на стол, а припрятывали. Лук и перец перестали подавать.
Только воду не стали запасать, потому что стоял город Аттан на множестве источников, и в изобилии имели его жители чистую, свежую, прозрачную, живую бегучую воду в желобах вдоль улиц.
Все было как перед осадой, потому что предстояло каждому жителю, запершись в собственном доме, выдержать осаду, и каждый становился врагом каждому.
И скрипели повозки, увозя скарб тех семей, которые решили заблаговременно покинуть город, надеясь пережить мор в местах безлюдных. Уже никого не впускали в город, только выпускали беглецов.
Одно войско, малочисленное и не грозное с виду, было у горожан, чтобы выставить навстречу неприятелю: чванливые (а иначе им и нельзя) врачеватели купцов, суровые костоправы воинов, величественные придворные врачи, лекари для тех, кто победнее, и безумный Илик Рукчи, исцелитель нищих; а с ними их ученики, кроме тех, кто по молодости лет и недостатку опыта должен был либо отсиживаться вместе с родными, либо с ними бежать из города. Но и среди них были такие, кто собирался остаться вопреки строгому наказу наставников. И двум-трем удалось.
Ханнар сказала:
— Что делали дочери Солнца, когда на их подданных обрушивался мор?
— Но ты одна, и что ты сможешь сделать? — возразил Ханис.
— Хоть я и осталась одна, но я дочь Солнца и не могу уклониться от моих обязанностей. Дом Солнца велик и ненаселен теперь, когда нас с тобой всего двое. Пусть тех, кому нужен уход, приносят сюда. Я буду служить моему народу. Никто не может лишить меня этой чести.
— Одна ты много не сделаешь.
— Почему одна? — звонким голосом спросила Атхафанама.
— Потому что больше нет… — начал Ханис и осекся. — Ты что придумала?
— Я тоже царица. И я не буду прятаться в подвалах и кладовых. Если умру, то умру в свой час. Ты сам учил меня, как надлежит себя вести царице Аттана.
И Атхафанама смерила взглядом соперницу. Ханис после недолгого молчания покачал головой:
— Нехорошо ты придумала, Ханнар.
Ханнар тут же взорвалась:
— Если ты боишься за свою… за свою жену, это еще не значит, что я уступлю. Я не откажусь от своего права.
— Так. Ладно. Атхафанама, мы еще поговорим об этом. Ханнар, спустись к врачам и обсуди с ними, как лучше все устроить. Я хотел перевезти во внутренние помещения дворца Рутэ и Джанакияру с детьми. Но если здесь будет больница, лучше им оставаться на месте. И, Ханнар, что ты собираешься делать с Ханисом-маленьким?
— Как что? — Ханнар вздернула червонного золота бровь. — Он еще мал для битвы, но этого и не требуется. Какой случай подошел бы лучше, чтобы воспитать его слугой и защитником своих подданных? Он
