— Вот, — с облегчением произнесла она. — Хорошо, что вы зажгли огонь. Я давно вас ищу. Меня зовут Райя, я прошу вас войти под крышу моего бедного дома.
Еще до рассвета, опираясь на плечи Атхафанамы и Райи, потихоньку, шаг за шагом, на подгибающихся ногах Илик перебрался в маленькую хижину, сложенную из камней, под плоской, покрытой дерном крышей, лепившуюся к склону горы в стороне от селения. Женщины уложили его у очага на грубую полосатую тканину, которая и была единственной постелью в доме, а сами принялись хлопотать у очага.
— Я сама здесь не так давно, — рассказывала Райя. — Там, где я была, все умерли, все до одного, кто был рядом со мной. Тогда я ушла, и хасса не увязалась за мной. Я была в Аттане, а пришла сюда, так далеко, потому что остановиться было негде: везде стоны и крики, плач и проклятия. Или тишина. Вы слышали, какая тишина бывает после хассы? Я бежала, пока не падала, поднималась и бежала опять. Здесь только нашла себе место. Но она придет и сюда.
— Здешние жители осторожны, — сказала Атхафанама.
— Да, их напугал бродячий лекарь. Рассказал, что в царстве хасса, предостерег, чтобы не подпускали чужих к своим домам и источникам. На мое счастье, я пришла сюда раньше него.
— Что ж, — сказал Илик, — если они будут так осторожны и впредь, может быть, хасса к ним не проберется.
— Не верю я, что от нее можно уберечься. Я ее видела. Она придет сюда и войдет в селение, если захочет. Солнце не пощадит тех, кто забрасывает камнями путников у своего порога.
— Они спасают своих детей, — возразил Илик.
Девушка упрямо вскинула замотанную в платок голову.
— Они могли вынести вам воды и лепешек и попросить вас идти своей дорогой. Лекарь, напугавший их, не запрещал им этого.
— Кто это был? Ты знаешь его имя? — приподнялся на локте Илик. — Каков он собой? Может быть, я знаком с ним.
— Имени не помню, а сам он был ростом с меня или даже меньше, кругленький и быстрый, как укатившийся клубок, и на лице ни волоска. Все думали сначала, что он евнух, но после женщины подсмотрели, как он скреб подбородок ножом у ручья.
— Смеялись? — заулыбался Илик.
— Чему ты радуешься? — вздернула брови Атхафанама. — По его совету тебя чуть не убили насмерть.
— Он здесь ни при чем. Маленький, толстый и проворный… Это Савса. Но кидать камнями в чужаков он не учил, ручаюсь. Сама знаешь, царица, какой страх внушает одно ее имя.
О том, что хасса уже здесь, они узнали на рассвете третьего дня.
Илик все еще отлеживался, созерцая закопченный потолок, Райя ушла к источнику за водой, Атхафанама возилась у очага.
— А дыма! — возмущенно отмахивалась она. — Глаза вытекут.
— Не дворец, — рассеянно заметил Илик.
— А я и не жалуюсь, — рассердилась Атхафанама. — И не такое повидала, между прочим.
Но Илик о чем-то своем думал и не ответил ей. Атхафанама в ярости дернула плечом и принялась ожесточенно размешивать варево единственной в доме щербатой ложкой в единственном горшке.
— Это странно, — заговорил Илик.
— Что? — фыркнула царица, не прекращая своего занятия.
— Ее платок. Она не снимает его ни днем, ни ночью.
— Но ты — посторонний. Девушка стыдлива, в этом странного нет.
— Она из Аттана, столичная жительница, а там даже девушки из приличных домов едва прикрывают лица.
— Верно. Ну и что? Может быть, она как раз из приличного дома, потому и боится, что ее узнают в таких жалких обстоятельствах. Или, может быть, она некрасива. Так бывает, Илик. Что с того? На что нам ее тайны?
— Как эта женщина нелюбопытна!
— Как любопытен этот мужчина!
Илик засмеялся:
— Твоя взяла! Но сама посуди: в доме утвари — один горшок, один кувшин и одна ложка. Еще это одеяло. И все. А ее платок… Ты рассмотрела вышивку?
— Дорогая вещь, — признала Атхафанама, бросила ложку и стала обеими руками тереть слезящиеся глаза. — Ну и что? Если она из приличной семьи, почему бы ей не носить такой платок? Тебе глаза не ест?
— Во-первых, царица, где же тогда ее дорогое платье и украшения? Если бы она просто хотела скрыть, что богата, она и платок взяла бы попроще. Но — и это во-вторых — платок мужской.
— Верно. Даже странно, почему я этого не заметила.
— Мне тоже кажется, что, скорее, ты должна бы мне все это объяснять.
— Но ладно с этим, — застучала ложкой Атхафанама, — что все это значит?
— Я не знаю.
— Не знаешь? А зачем говоришь об этом?
— Думал, может быть, ты что-нибудь придумаешь. Это странно. Вышивка на платке — та самая.
— Ты уверен?
— Платок в точности такой же, как тот, который мне предлагал Нурачи и от которого я отказался.
— Но, Илик! Это невозможно. Ты думаешь, это она? Как такое может быть?
— Это было бы слишком. Конечно, невозможно. Но я, наверное, не смог бы заснуть и без чар нашего спасителя: из головы этот платок не идет.
— Спросить, откуда у нее?..
— Нет. Она объяснит, и все исчезнет. Не хочу. Потом, когда соберемся уходить, спрошу — или ты спросишь. Сделаешь это для меня? У меня губы немеют, когда подумаю об этом. Но, в самом деле, это странно. Откуда столько дыма?
— А я говорю! — Атхафанама всплеснула руками. — А меня неженкой дразнил!
— Посмотри, — сказал Илик, приподнимаясь на локте. Дым лез снаружи, сквозь щели в шаткой двери, и наполнял уже всю хижину.
Атхафанама двинулась было к двери, но Илик остановил ее:
— Не высовывайся наружу. Если нас заметят, что будет с Райей?
— Я одним глазком, в дырочку.
— И что ты там разглядишь? Подожди, вернется Райя и все расскажет.
— Райя! Ты вот заговорил об этом… Много странного в ней. Еду готовить она не умеет. Похлебку простую из муки и лука — и то я ее научила. Пол мести она не умеет, только пыль поднимает. Сноровки нет, привычки. Она не похожа на вздорную неряху. Она просто не знает, что и как. Прорехи на ее платье даже не заштопаны — такой гладью зашиты, что не у всякой мастерицы выйдет.
— Ты заметила? — обрадовался Илик. — Я даже думать об этом боялся.
— Рабыни в мастерских не готовят и не прибирают. Для этого есть неумехи, чье время не дорого. И штопать рванье, как царицам платья вышивают, станет только та, для кого это совсем просто и привычно. Илик, а ведь и правда…
Но распахнулась со стуком дверь, с клубами дыма ворвалась Райя — с пустым кувшином, упала плечом на стену, задыхаясь в своем платке.
— Что случилось? — кинулась к ней Атхафанама.
— Выйди, посмотри.
Атхафанама выскочила наружу. Илик поднялся и пошел за ней, придерживаясь рукой за стену.
Со стороны селения ветер гнал черный дым.
— Пожар? — жалобно спросила царица.
— Жгут дома, — ответил Илик бесцветным голосом.
— Аиз и его братья, — боязливым шепотом объяснила Райя. — Никто не знал, что Аиз вернулся.
