загорелся ан-Реддиль.
— Что такое «Погоня»?
— У нас в Улиме есть игра, похожая на эту, с преследованием.
— Хорошо. Но тот, кого «убили», может начать путешествие сначала, — попросил Акамие.
— Только когда выпадут шестерки, — уточнил Арьян.
— А карту нам рисовали ашананшеди, и она точная, и по ней разрисовали доску для игры, — сказал Акамие. — Но тот, кого убили, пусть начинает игру сначала.
— Если выпадет дюжина.
— Мы тоже хотим играть с вами, — послышался нежный голосок из-за занавески.
— Да-а! — вторил ему еще один.
— А как же вы будете играть? — весело спросил Акамие.
— А мы возьмем свои кости и будем здесь кидать, а вам — говорить, что выпало. Вы наших всадников и переставите.
— А если вы станете хитрить? — покачал головой Арьян и посмотрел на царя: в самом деле им — можно?
— Не станем! — отвечали из-за завесы.
— Я буду присматривать за Уной.
— А я — за Унаной!
И стали играть вместе. Полночи играли. Потом, засидевшись, вышли на воздух, и Арьян показывал им, как умны его собаченьки: объяснив про гостей, что они все друзья, приглашал желающих спрятаться в темноте сада, а Злюка или Хумм мигом находили их по запаху, да не просто так, а из троих спрятавшихся на выбор — кого хозяин назовет. Найдут, возьмут руку между зубов мягко-мягко, и ведут к Арьяну.
— Дома так играли, — вспомнил Арьян. — Взрослым некогда, а эти — нашим детям и сторожа, и няньки.
Потом попросили ан-Реддиля спеть, и он спел им песен во множестве. Решили, что непременно в следующий раз Сиуджин захватит с собой пиба — он меньше тиня и его можно будет пронести незаметно.
— А услышат? — обеспокоился Хойре.
— И что? — беспечно отмахнулся Акамие. — Кто узнает пиба, если его не слышал никогда? На нас все равно не подумают. Никому не догадаться ни за что, где мы. Какая радость! Я так устал томиться во дворце. Узником был, узником и остался.
— А хорошо было бы выехать за город, в сады или в долину у реки, поставить шатры, взять с собой певцов и плясуний, пить вино и веселиться! — замечтался Арьян. — Охотиться поехать в горы. Хумм и Злюка валят медведя один на один, ты такого еще не видел, мой царь! — большой, грузный, заговорив о мужской забаве, он оживился, вытянулся вверх, тяжелые черты его лица осветились радостью.
— Не надо об охоте, дорогой мой ан-Реддиль. Единственная моя охота мне дорого стоила — и если бы только мне! А вот просто выехать в степь, хоть ненадолго… Оно, конечно, можно, но… Обо мне слухов не прибавится — некуда уже, и нового ничего не придумают. А вот тебе, Арьян, потом не отмыться.
— Если переодеть царя должным образом, так, чтобы его никто не узнал, то можно это устроить, — заверил Хойре.
— Не узнают, как же! — привычно отмахнулся от евнуховой мудрости ан-Реддиль. — С такой-то походкой! Тут хоть как переодевайся.
— Что походка! — так же привычно отмахнулся Хойре от поспешного суждения улимца. — Верхом он себя ничем не выдаст.
— Ты неправ, мой дорогой, — сказал Акамие. — Брат мой Эртхиа бранился, что в седле я недостаточно ловко держусь.
— Я не знал, что ты умеешь держаться в седле… — удивился Арьян.
— Вот что за слава у меня! — пожаловался Акамие Сиуджину. — А ведь я участвовал в аттанском походе.
— Правда, — смутился ан-Реддиль. — Как я мог забыть? Ну так беды нет. Что ты не можешь отучиться от того, чему был обучен в детстве, — это беда. А в седле держаться ты просто недоучился. Это можно исправить. Видно, твой брат жалел тебя, и зря. Я берусь в три дня сделать из тебя всадника, какого не отличишь от прочих. Вот только…
— Да, — сразу понял и согласился Акамие. — Плеть — благо в руках учителя.
— А я, — сказал Хойре, — дам твоему учителю такую плеть, которая не оставит следов на твоей спине.
— Я один ничем не полезен господину, — сказал Сю-юн. И сразу Акамие наклонился к нему и шепнул:
— А ты утешишь меня после урока.
— И я дам тебе мои волосы, чтобы сплести косу.
— О нет! — воскликнул Акамие. — Что ты!
— Совсем немного, — одобрил Хойре. — Мы обошьем края головного платка, и наш повелитель будет совсем как раб, недавно получивший волю. Даже если он и будет неловок в седле, никто этому не удивится.
— Давайте выпьем еще, — предложил ан-Реддиль и потянулся за кувшином. — Как, ты говоришь, поется у вас в застольной песне? — спросил он Сю-юна.
— Чарочка вина, чарочка вина и еще раз чарочка вина! — пропел Сю-юн, принимая чашу из рук Арьяна.
— Не слыхал ничего подобного этой строке по краткости и полноте!
— Разумный человек, — строго поднял палец Акамие, — должен избегать употребления вина. Оно вредно для мозга и нервов, вызывает спазмы, помешательство в уме или еще какое-нибудь заболевание. Так говорится в Каноне врачебной науки.
— О мой повелитель, — сейчас же откликнулся Хойре. — Там говориться: «должен избегать употребления вина натощак»… А наш хозяин заботливо не допускает подобного.
— Ну так вот вам еще страшнее, — улыбнулся Акамие. — Пьянство вредно, оно портит натуру печени и мозга, вызывает заболевание нервов, сакту и внезапную смерть.
— Там сказано: «постоянное пьянство», — возразил Хойре.
— А что такое сакта? — с опаской спросил ан-Реддиль.
— А сакта — это утрата органами способности к ощущению и движению…
— Вследствие закупорки! — вставил Хойре, подставляя свою чашу, чтобы ан-Реддиль ее наполнил.
— И говорят знающие, — закончил Акамие, — что если сакта сильная, то больной не выздоровеет, а если слабая, то вылечить его нелегко. А как лечить от нее, я не знаю.
— Я тоже, — вздохнул Хойре и выпил чашу до дна. И все сделали то же.
— А что давно не слышно женщин? — шепотом спросил Акамие.
Ан-Реддиль заглянул за завесу.
— Спят, — так же шепотом объяснил.
— И нам пора.
О Ткаче
Скользя по вырубленным в скале ступеням, вчетвером они поднимались к башне. Тахин рвался идти первым, но ему не дали. Лед под ним шипел и вскипал пузырями.
— Все равно мне, хоть вам будет легче…
Но Эртхиа упрямо полез вперед, а за ним Дэнеш и У Тхэ, потому что сил больше не было это видеть. Всю бесконечную осень, всю вечность унылых моросей и беспощадных ливней, всю зиму непроглядных метелей, сугробов по грудь, морозов, от которых небо звенело тонким зловещим звоном, весь путь, с тех
