— Думаешь, что говоришь? Тут такое горе, а они случайно чужие тетради из машины начнут таскать. И что там в этой тетрадке?
— Сама не знаю. Какие-то откровения Мазика.
— Какого еще Мазика?
— Мужа Власовой.
— Ну и наплюй на его откровения, — успокоила меня Иванова.
— Я бы наплевала, но завтра должна вернуть тетрадку. Власова на нее сильно рассчитывает в случае ареста.
— Так может она сама и забрала ее? Передумала и забрала. Позвони, узнай, — Иванова протянула свой “мобильник”.
Эта мысль окрылила меня. Я набрала номер Власовой и, как только прекратились длинные гудки, закричала:
— Тата, ты не брала тетрадку?
— Минуточку, — ответил мужской голос.
Иванова пребывала в задумчивости.
— Странно, мужик какой-то, — прикрыв трубку рукой, шепнула я.
— А чего еще ждать от Власовой, — буркнула она.
В ухе у меня затрещало, потом раздался шорох и прозвенел голос Власовой:
— Алло, я слушаю.
— Ты тетрадку свою не брала? — повторила я вопрос, по недоразумению заданный незнакомцу.
— Нет, а что? Ты ее потеряла!
— Ну, сразу так и потеряла. Просто не могу найти, но найду, раз ты не брала. Куда ей из машины деться. Может за сиденье завалилась.
— Ищи, — порекомендовала Власова.
— А кто это у тебя? — поинтересовалась я.
— Это я у кого-то, — рассмеялась она. — В гостях я и дома сегодня не ночую.
— А завтра?
— Что завтра?
— Ты забыла о нашем мероприятии?
— Ах это. Нет, не забыла. Завтра встретимся, но предварительно звони.
Я зло вернула телефон Ивановой.
— Ну что? — спросила она.
— Нет у нее никакой тетрадки. Сидит у какого-то мужика и в ус не дует.
— Она интриганка, эта Власова. Зря ты связываешься с ней. Еще неизвестно зачем ей понадобился весь этот спектакль. Могла сама понаписать в тетрадку черти чего, а потом дать тебе прочитать, чтобы ты свидетельствовала за нее. Тетрадка, естественно, впоследствии исчезла бы.
— Да, но она исчезла раньше, чем я успела ее прочитать, — возмутилась я.
— Хорошо, — утихомирила меня Иванова. — Раз так дорога тебе тетрадка, спрошу у девчонок. Может и в самом деле кто пригреб по запарке.
— Спроси, сделай одолжение.
Мы подъезжали к мединституту. Иванова цепким взглядом выбирала побольше лужу, в которую собиралась выйти. Она всегда из машины выходила только в лужу. Даже летом, даже в засуху.
— Лучше скажи, чем собираешься заняться? — спросила она, когда я затормозила по своему вкусу. — Может поможешь мне?
— Что? Хоронить? Упаси меня бог! Есть и свои дела. Не сочти меня черствой, но больше, чем на сочувствие не рассчитывай. Могу еще предложить материальную помощь, естественно в разумных пределах.
— Ладно, давай помощь, — сердито протянула руку Иванова.
— Что? Прямо сейчас?
— Нет, в следующем году!
— У меня нет с собой мелких денег.
— Давай крупные.
Я вспомнила Верочку и дала, проворчав:
— Все равно твой Моргун пропьет.
— Согласись, теперь у него есть причины, — ответила Иванова и вышла из машины.
Глава 17
Едва за Ивановой закрылась дверь, я бросилась на поиски. Второй раз тщательно обследовала салон и даже заглянула в багажник. Тетрадки не было. Восстановив в памяти каждый свой шаг, пришла к выводу, что тетрадка могла упасть на землю, поскольку на нее мы поставили сумки. Лично я волоком тащила с сидения две сумки и могла незаметно стянуть с ними и тетрадку. Это было возле коттеджа Сюрдика.
Я помчалась туда и минут двадцать ползала по грязи. Тетрадки не было. Занавеска в окне второго этажа по-прежнему волновалась.
“Одно из двух, — подумала я, — или тетрадки здесь и не было, или Сюрдик ее подобрал, а теперь наблюдает за тем, как я извожусь тут на продукт жизнедеятельности.”
Пришлось уехать несолоно хлебавши. Минут десять пути я страдала, а потом не выдержала и по второму кругу взялась переворачивать автомобиль. За малым не разобрала салон на части: тетрадки не было. Зато в бардачке обнаружилась старая записная книжка Катерины. Как попала старая записная книжка в новую машину — загадка, впрочем, с Катериной все бывает.
Я не стала ломать голову над посторонними проблемами, а приступила к изучению книжки. На этот раз мои надежды оправдались. На одной из грязных страниц, словно курица лапой было накарябано: Павлик тети Мары. Рядом стоял номер телефона.
Я обрадовалась. Это же то, к чему я стремилась. Теперь не придется заезжать к тете Маре и вести с ней длительные заунывные беседы про геморрой и радикулит. Нужно всего лишь набрать номер.
Остановив “Хонду” возле ближайшего приличного кафе, я уселась за столик, сделала заказ и попросила телефон. Почему-то мне принесли сначала обед, а потом телефон. Видимо им не терпелось, чтобы я залила его куриным супом, что я тут же и сделала, торопливо набирая номер и кляня себя за то, что экономлю на “мобильнике”.
Номер был занят. Я позвонила второй раз с тем же успехом. На третий раз услышала вот такую вещь: “Если у вас есть имя, назовите его. После короткого сигнала готов выслушать и ваше сообщение.”
“Однако, Павлуша шутник,” — подумала я, не собираясь оставлять никаких сообщений.
До конца обеда названивала я по тому номеру, но каждый раз включался автоответчик.
Стало ясно: не избежать разговоров о геморрое и радикулите, и я поехала к тете Маре.
Дом я нашла без труда. Вошла в калитку, поднялась на крылечко, постучала в дверь, прислушалась. Никаких признаков жизни. Я постучала еще, более настойчиво и энергично, на тот случай, если тетя Мара, сморенная геморроем, крепко заснула. Дверь дрогнула и с громким скрипом отворилась.
— Тетя Мара, — крикнула я вглубь дома.
Ответила мне тишина. Потоптавшись в растерянности у входа, я решилась зайти. На этот раз, пользуясь отсутствием вертлявой Катерины, я с любопытством смотрела по сторонам. Робко шла по прогнившим половицам, застеленным разноцветными вязанными половичками, удивляясь скромности жилища. Словно в середину века попала. На стенах фотографии, на тумбочках, кружевные салфетки. Вор Павлуша не удосужился подарить матери что-нибудь из того мешка, которым разжился в доме Владимира.
С такими мыслями вошла я в комнату, где лежала вчера тетя Мара. Там же лежала она и на этот раз, только горшок с геранью стоял не на тумбочке, а на подоконнике за спинкой кровати.
Сначала я подумал, что тетя Мара крепко спит, но, окликнув ее несколько раз и не получив ответа, удивилась. В ее возрасте спят чутко. Наученная горьким опытом, тронула тетю Мару за руку и отшатнулась, вспоминая Верочку. Рука тети Мары была тоже значительно холоднее, чем это принято у живых.
Мне сделалось дурно. Захотелось бежать, так я и поступила. Выскочив на улицу, рухнула в “Хонду” и
