ковер. — Знаю теперь, а если бы замыслила убийство, знала бы значительно раньше. Уж выяснила бы все о своей жертве и не поперлась бы ночью убивать, когда есть высокая вероятность застать ее в постели с любовником.
— Поздравляю! Вот ты и призналась! Ты точно знала, что любовник в отъезде, потому что прекрасно знакома с ним. Знала и то, что Верочка дома одна. Более того, она ждала тебя, потому что и с ней ты прекрасно знакома. Наверняка ты заранее договорилась о встрече. Вам предстоял важный разговор, именно поэтому ребенок оказался у Зинки. Ты пришла, убила и вернулась на дачу.
— Да как вернулась? На попутке? Ночью? Ты отвела мне на дорогу полтора часа. На чем, по-твоему, я ехала? На палочке верхом?
— На автомобиле Сергея, Катькиного соседа и поклонника моего таланта, — гордо сообщила я, жадно поедая глазами Иванову.
Я долго готовила эту мину, до времени нарочно не раскрывала всех карт и теперь с наслаждением наблюдала за плодами своей деятельности. Иванова выкатила глаза, распахнула рот и пошла багровыми пятнами. Однако, торжество мое длилось недолго. Секундой позже я вынуждена была расстроиться, потому что оказалось — пятна Ивановой относились исключительно к моему таланту. На сообщение о соседе Сергее она и ухом не повела.
— Таланта? — завопила она. — Я не ослышалась? Ты это слово произнесла?
— Вроде да, — промямлила я.
— Ха! Таланта! Да когда мой кот Мурзик возвращается домой с грязными лапами, он оставляет на паркете следы, более достойные называться прозой, чем то, во что пачкаешь ты бумагу. Ха! Талантом! Да телега в распутицу пишет колесами по колее интересней, чем ты в своем самом талантливом романе. Ха! Талант! Да это слово в приложении к тебе звучит похабней любого мата! Талант! Нет! Я не могу! У нее оказывается талант! Уму не постижимо!
Иванову вынесло из кресла и закрутило по комнате. Признаться, я струхнула, потому что в ярости такой еще не видела ее. А я-то думала, что она не читала моих книг. Но что же я там такого понаписала? Надо бы прочитать, когда приеду домой.
Мысль эта вернула мне смелость, и я мигом осадила Иванову, сказав:
— Не мечись, не вопи и зубы мне не заговаривай, а лучше отвечай: куда возил тебя Сергей той ночью в два часа? Он высадил тебя в том же районе, в котором жила Верочка, в двух шагах от ее дома. Ждал не долго и в шесть часов привез обратно на дачу.
Иванова остолбенела, вселяя в мою голову мысли о гениальности. Как внезапно, порой, она (гениальность) приходит ко мне. Не было, не было и вдруг как озарит, как озарит, как нахлынет! О той ночи Сергей не сказал мне ни слова, и все-таки я попала в цвет. Иванова поверила в то, что он сдал ее со всеми потрохами, иначе откуда бы взяться на ее лице такому идиотскому выражению.
— Что он сказал? — завопила она. — Все врет! Все врет, мерзавец! В прошлом году я зарезала его жену, вот и мстит! Он думал, что она воскреснет, он думал, что я волшебница, а я всего лишь человек и не могу лечить то, на чем поставил крест сам Господь Бог!
— Не стоит так волноваться, Людмила, — успокоила я ее. — У тебя нет ни одного шанса выкрутиться и убедить меня в своей непричастности к смерти Верочки. Сергей не может врать то, чего знать никак не может. Откуда ему, к примеру, знать адрес Верочки? Да он вообще спокойно жил и не подозревал о ее существовании, как не подозревает и сейчас. Он просто думает, что в два часа ночи у тебя было свидание, а с кем даже не предполагает. Ему без разницы. И хватит об этом. Убийство Верочки факт установленный, можно переходить к тете Маре.
— Я ее в глаза не видела, — заявила Иванова, снова падая в кресло, гася сигарету о каблук и закуривая новую. — Мы с ней даже не знакомы.
— Правильно, — согласилась я. — Это и сбило меня с толку. Тетю Мару ты убила из-за меня. Когда мы были на рынке, ты не осталась в машине, как думала я, а следила за мной. Ты вообще не спускала с меня глаз с того самого момента, как узнала в моем рассказе дом мужа Власовой. Именно там ты собиралась встретиться с Владимиром. Там заранее была назначена встреча, на нее ты и ехала в Ростов. Дом слишком узнаваем, а я, хоть и бездарность, но неплохой рассказчик. Ты поняла, что по иронии судьбы я умудрилась попасть в эпицентр твоих интересов.
— У тебя мания! — попыталась прервать меня Иванова, но я инициативы не отдала и, повысив голос, продолжила:
— Ты поняла это и замыслила сбить меня с правильного пути. Моя дырявая память была тебе в этом большой помощницей, но появился Павел. На рынке ты подслушала мой разговор с Катериной и узнала, что вор, о котором я прожужжала всем уши, Катеринин двоюродный брат.
— Почему же я не убила сразу Катерину?
— Это было бы глупо. Да и с самой Катериной у тебя проблем не было. Ты могла запугать ее. И вряд ли она захотела бы давать мне его адрес. Как бы там ни было, но Павел не на прогулке был в том доме. Он вор. А вот с тетей Марой все обстояло иначе. Ты знакома с моим упорством не понаслышке, а рассчитывать на сообразительность семидесятилетней женщины глупо. Я в два счета выудила бы из нее нужную мне информацию. Поэтому ты убила тетю Мару.
Иванова театрально закатила глаза, давая понять, что большего вздора не слышала в своей жизни.
— Зря стараешься, — грустно усмехнулась я. — И здесь против тебя неопровержимые факты.
— Какие факты?
— Герань. Я скрыла от тебя, что Павел подарил матери краденую герань.
— Значит этого я знать не могла.
— Правильно, ты видела на тумбочке герань и, зная о моем пристрастии к мелочам, переставила ее на подоконник, чтобы было как у Верочки. Уверена была, что я обязательно уцеплюсь за эту мысль. Ты, конечно, не подозревала, что герань эта Масючкина, и догадалась об этом уже позже, исходя из моих слов. Но о цвете герани я тебе точно не говорила. Откуда же ты узнала, что она красная?
Иванова пожала плечами.
— Я и не знала.
— Вот! — торжествующе закричала я. — Вот ты и проболталась. Ты забыла, а я хорошо помню твой ответ на мой вопрос.
— Да на какой вопрос? — занервничала Иванова.
— Когда я затеяла эксперимент и выразила сомнения по поводу его чистоты и цвета гераней, ты мне уверенно сказала: “У тети Мары был только красный цвет. Здесь его достаточно.” Как ты могла знать какого цвета была герань тети Мары, если никогда не была в ее доме? Даже Катерина, спроси ее об этом сейчас, затруднится назвать цвет герани, более того, не вспомнит была ли она в доме тетки вообще. У тебя же прекрасная память, но не всегда это хорошо.
Иванова снова вскочила и ринулась к выходу.
— Все! Мне некогда, у меня поезд, — сказала она, решительно хватаясь за ручку двери.
— Что ж, можешь идти, — согласилась я. — Остальное расскажу в милиции.
Она вернулась, уставилась на меня с ласковой укоризной, спросила:
— Софья, тебе не стыдно? Тебе бы все игрушки, а у меня работа. У тебя совесть есть?
В ее вкусе. Как это мило. Чего еще ждать от этой Ивановой.
— О-ля-ля! — воскликнула я, переживая достаточно ли огня вложила в свое междометие, достаточно ли там темперамента. — Это мне должно быть стыдно? — воскликнула я. — Это у меня должна быть совесть? А что же тогда должно быть у тебя? Я не убивала столько народу. В самом худшем случае свела с ума несколько мужей, ну, да кто этим не грешен.
Иванова покачала головой.
— Софья, пожалуйста, отпусти меня, — жалобно проблеяла она. — У меня поезд.
Как ей, с ее басом, удается извлекать из себя такие жуткие звуки? И разве можно так унижаться? Ей это совсем не идет. Уж пусть бы она меня отматюкала.
— Людмила, прекрати, лучше садись в кресло и начинай сразу с чистосердечных признаний. Это тебя не спасет, но смягчит твою участь. Обещаю простить часть преступлений. Может меньше срок дадут.
Своей речью я добилась обратного эффекта. Иванова бросилась бежать, да как быстро…
