Гаррисон Гарри
Оправдание
В пропитанной снобизмом и ароматом больших денег атмосфере «Надстройки Сарди», вознесшейся над городом на две сотни этажей, появление хорошенькой девушки никого не удивило, и не только хорошенькой, но даже красивой, такой, как эта. На этажах, расположенных ниже, к этой рыжей в зеленом костюме наверняка повернулись бы все головы, ну а здесь никто не обращал на нее ни малейшего внимания, пока она не остановилась перед столом Рона Лоуэлл-Стейна и не отвесила ему оплеуху. Хорошую, смачную, полновесную оплеуху прямо по роже.
Его телохранители, желая оправдаться за свое невнимание, теперь, преувеличенно напрягая мышцы, скрутили девушку, а один из них настолько разошелся, что ткнул ей в поясницу дулом пистолета.
— Дойдите до конца и прикажите вашим гориллам убить меня! — воскликнула она, гордо вскинув голову с прекрасными волосами, падавшими на плечи; на ее белой коже выступил румянец возмущения. — Добавьте к списку ваших преступлений еще и убийство.
Рон, который сразу поднялся, потому что всегда был вежлив с женщинами, удалил телохранителей кивком головы и обратился к девушке:
— Может быть, вы не сочтете за труд присесть и сообщить мне, какие преступления вы имеете в виду?
— Не пытайтесь морочить мне голову, вы, недоделанный донжуан. Я говорю о моей подруге Долорес, той девушке, жизнь которой вы погубили!
— Я погубил? Я был искренне убежден, что ее ждет долгая и счастливая жизнь.
На сей раз он успел поймать ее запястье прежде, чем она дотянулась до его щеки, доказав тем самым, что многолетние занятия поло, вертолетным хоккеем и стрельбой по тарелочкам пошли во благо его мускулатуре и рефлексам.
— Мне кажется, что вот так стоять здесь просто-напросто глупо. Неужели мы не можем присесть и побеседовать, как подобает цивилизованным людям, а не срываться то и дело на крик? Я намерен заказать «Черный бархат» — это шампанское — и стаут, крепкое черное пиво, которое великолепно успокаивает и укрепляет нервы.
— Я не желаю сидеть рядом с таким человеком, как вы! — выпалила она, когда нажим крепкой руки игрока в поло все же заставил ее опуститься на кресло.
— Вы-то уже знаете, что я Рон Лоуэлл-Стейн, человек, которого вы ненавидите, но сами вы мне не представились…
— Это совершенно не ваше собачье дело!
— Женщины должны уступить ругательства мужчинам: нам они удаются гораздо лучше. — Он поднял взгляд на одного из своих телохранителей, и тот вынул из карманного факса лист с распечаткой и протянул хозяину. — Беатрис Карфэкс, прочел он. — Я буду называть вас Беа, так как мне совершенно не нравятся эти классические имена. Отец… Мать… Дата рождения… что ж, вы лакомый кусочек, вам только двадцать два. Группа крови — нуль. Профессия: балерина. Он оторвался от текста и перевел глаза на девушку, неторопливо скользя взглядом по ее фигуре. — Мне это нравится, — чуть слышно произнес он. — У балерин такие красивые, выразительные крепкие тела…
Девушка густо покраснела и оттолкнула от себя хрустальный бокал, до половины наполненный темней жидкостью со множеством пузырьков, который поставили перед нею, но Лоуэлл-Стейн решительно пододвинул бокал обратно.
— Я не считаю, будто разрушил жизнь вашей подруги Долорес, — сказал он. Вообще-то я думал, что облагодетельствовал ее. Однако, поскольку вы так привлекательны и откровенны, я дам ей пятьдесят тысяч долларов в качестве приданого. Это, я абсолютно уверен, восстановит ее разрушенную жизнь в глазах любого жениха.
От суммы у Беатрис перехватило дыхание.
— Не может быть.
— Я это сделаю. Но только с одним условием. Вы пообедаете со мной сегодня вечером, а потом мы посмотрим выступление Югославского национального балета.
— Вы считаете, что сможете заставить меня что-то сделать против воли? яростно возразила девушка.
— О господи! — воскликнул н, промокая уголки глаз ослепительно белым платочком. — Я совершенно не хотел смеяться, но я не слышал подобных слов уже… э-э… если быть точным, я никогда не слышал, чтобы эти слова произносили вслух. Вы мне нравитесь, моя Беа. Вы одна из тех благословенных натур, которые природа наделила искренней наивностью и круглой попкой, так что мой шофер заедет за вами в семь часов. А на ваш вопрос я отвечу более откровенно, чем ответил бы большинству девушек, которые видят мир в ореоле романтики, — да, я ожидаю, что вы выполните мои желания против своей воли.
— У вас ничего не выйдет!
— Ну и прекрасно, значит, вам нечего бояться. Прошу вас, наденьте свое блестящее золотое платье; мне очень хочется посмотреть, как оно на вас сидит.
— О чем вы говорите? У меня нет никакого золотого платья.
— Теперь есть. Его доставят, прежде чем вы успеете попасть домой.
Пока она думала над ответом, появился метрдотель.
— Scusi mille, мистер Лоуэлл-Стейн, но пришли гости, которых вы пригласили к ленчу.
К столу уже подходили двое лысеющих и кругленьких бизнесменов; по виду, вероятно, бразильцы. Пока мужчины пожимали друг другу руки, телохранители, взяв Беатрис под руки, подняли ее из кресла и, деликатно, но настойчиво подталкивая, повлекли к выходу. С трудом сохраняя достоинство, она, как только ее выпустили, пожала плечами и направилась к двери. Девушка пребывала в состоянии полной растерянности, и потому, совершенно бессознательно проделав все пересадки, сама не заметила, как оказалась у дверей квартиры, в которой обитала вместе с той самой Долорес, чья жизнь была разрушена.
— О пресвятая богоматерь! — оглушительно взвизгнула Долорес, как только Беатрис вошла в квартиру. — Ты только посмотри на это! — Платье, которое Долорес едва успела вынуть из нескольких пакетов, куда оно было упаковано, представляло собой мастерски скроенное и умело сшитое одеяние, воспроизводившее мириады отражений комнатной лампы в бесчисленном множестве крошечных желтых зеркальных блесток. Платье было таким роскошным, что эти блестки казались золотыми. Вообще-то они и были золотыми — самое настоящее золото 750-й пробы, — но девушки не имели об этом ни малейшего понятия.
— Это от него, — сказала Беатрис самым холодным тоном, на который была способна, и отвернулась, хотя и не без усилия, от соблазнительного наряда. Потом она рассказала подруге, что с ней сегодня произошло, а когда она закончила, Долорес погладила платье и улыбнулась.
— Значит, ты собираешься к нему на свидание? — сказала она. — Не ради меня, конечно — я хочу сказать: что такое пятьдесят тысяч! — ты же сама это знаешь. Пойди просто ради собственного удовольствия; развлекись как следует.
Беатрис чуть не задохнулась.
— Ты что, советуешь мне отправиться с ним? После того, что он с тобой сделал!
— Ну, что сделано, то сделано, и, возможно, мы сможем получить от этого какую-нибудь выгоду. То, что ты у него отвоевала для меня, мы поделим пополам. А ты к тому же сможешь как следует поесть. Хочу дать тебе только один совет: держись подальше от заднего сиденья его автомобиля.
— Ты никогда не рассказывала мне подробности…
— Не делай вида, что ты очень испугалась; все это совсем не так противно, как… ну, я хочу сказать, что это совсем не то, что замызганное сиденье в машине какого-нибудь мальчишки из колледжа. Я возвращаюсь из театра, пытаюсь поймать такси, как вдруг ко мне подкатывает большой шикарный автомобиль, и он предлагает отвезти меня домой. Что в этом может быть дурного? Да еще с водителем и двумя лопухами на переднем сиденье. Но кто же мог знать, что окна вдруг потемнеют, свет погаснет, а вся
