Когда мы прибыли в участок, оказалось, что на пороге моего офиса, когда я открыла дверь, чудесным образом стояло двое мужчин. У второго были грязные светлые волосы, борода, невзрачная одежда и никаких особых примет: опознать его было практически невозможно. Вот так-то. Если честно, меня немного удивило, что Гаррет согласился в этом участвовать.
— Можно подумать, мне хочется, чтобы меня заперли в обитую войлоком палату, — пояснил он, когда мы вошли в здание. Похоже, он начинал понимать, почему я никогда никому не рассказываю, кто я на самом деле.
Первым, кто уставился на меня в участке, оказался Тафт, который по-прежнему кипел от злости. Он стоял у стола и читал чье-то досье. Когда мы проходили мимо, Тафт бросил на меня свирепый взгляд.
Сахарная Слива последовала его примеру. Хорошо хоть не кинулась на меня. Уже плюс.
Не удержавшись, я послала Тафту самую ослепительную улыбку и, чуть замедлив шаги, сказала:
— Когда наконец до вас дойдет, в чем дело, и вам понадобится помощь, не приходите ко мне.
— Это кое-кому другому нужна помощь. Медицинская, — огрызнулся он.
Дядя Боб догнал меня и поинтересовался:
— В чем дело?
— Помнишь, я тебе говорила про Исчадие Ада? Теперь она дает о себе знать, а он ничего не может поделать, вот и бесится.
Дядя Боб задумчиво оглянулся:
— Пошлю-ка я его за пончиками, чтобы поостыл.
Хорошая мысль.
Мы дали показания, которые звучали на удивление похоже, перекусили, а потом, высадив по дороге Гаррета, отправились в Юкка-Хай. Своупс просился с нами, как ребенок, которого в субботу вечером оставляют дома. Даже похныкал.
— Ну пожалуйста, — упрашивал он.
— Если я сказала «нет», значит, нет.
Впредь ему наука.
Юкка-Хай располагалась в глубине южного района Альбукерке — старая школа с унылым прошлым и блестящей репутацией. Мы попали в большую перемену. Пользуясь свободной минуткой, подростки болтали, заигрывали друг с другом и дразнили новичков. До нашего визита я не очень скучала по школе. Не заскучала и теперь.
После того, что случилось утром, у меня до сих пор ноги были как ватные. Все происходило точно в замедленной съемке. Я двигалась, словно сомнамбула; в голове не укладывалось, что мир не остановился со скрипом, хотя я была на волосок от смерти. Он продолжал движение — бесконечный круговорот отрывочных событий, который называют жизнью. Время бежало вперед. Солнце скользило по небу. В каблук моего ботинка впился гвоздь.
Мы зашли в здание школы и отыскали усталого завуча. Ее осаждало человек семь. Двое пришли за разрешением опоздать. Еще у одного была записка от отца, который угрожал, что отсудит у школьной спортивной команды новую форму, если его ребенку не позволят брать с собой в школу какое-то там лекарство. Третьей была учительница, у которой во время обеденного перерыва украли со стола ключи. Ждали указаний два помощника. А кроме них, там находилась прелестная девчушка с темными волосами, собранными в хвостик, в зеркальных солнечных очках и белых длинных гольфах, которая, похоже, умерла еще в пятидесятых годах.
Она сидела в углу, скрестив ноги и прижав к груди книги. Я уселась возле нее, дожидаясь, когда уляжется суматоха. Дядя Боб воспользовался случаем, чтобы позвонить. Как всегда. Девочка разглядывала меня; я прибегла к трюку с сотовым телефоном и проговорила, глядя на нее:
— Привет.
Она моргнула и уставилась на меня широко распахнутыми от удивления глазами, не понимая, с ней ли я разговариваю.
— Часто здесь бываешь? — продолжала я и сама рассмеялась своей уморительной шутке.
— Я? — наконец переспросила она.
— Ты, — кивнула я.
— Вы меня видите?
Никогда не понимала, почему они всегда спрашивают меня об этом, когда я смотрю прямо на них.
— Конечно.
Она изумленно приоткрыла рот, и я пояснила:
— Я ангел смерти, но добрый, не страшный. Если хочешь, можешь перейти сквозь меня.
— Вы красивая. — Девочка бросила на меня восхищенный взгляд. Да уж, я такая. — Как бассейн в жаркий летний день.
Ого, вот это комплимент. Раньше мне такого не говорили. Я оглянулась и заметила, что толпа редеет.
— Сколько ты уже здесь?
— Года два. — Я недоверчиво нахмурилась, и она объяснила: — Вы про платье? Это для встречи выпускников. Вечеринка в стиле пятидесятых.
— А, — протянула я. — Тогда ты выглядишь соответственно.
Она смущенно кивнула:
— Спасибо.
Остался всего один ученик, которому требовалось разрешение опоздать. Очевидно, письмом родителя, угрожавшего судебным иском, занялся директор, а поиском украденных ключей — завхоз.
— Почему же ты не ушла? — спросила я.
Проходивший по коридору паренек крикнул приятелю:
— Эй, Вестфилд, опять напрашиваешься?
Мальчишка, дожидавшийся разрешения опоздать, явно спортсмен, за спиной незаметно показал ему средний палец. Я изо всех сил старалась не рассмеяться.
Девочка, сидевшая рядом со мной, кивком показала на завуча:
— Это моя бабушка. Она очень горевала, когда я умерла.
Я взглянула на женщину. На табличке с именем значилось «мисс Тарпли». У нее были стильно взлохмаченные волосы, темные с красными прядями, и умопомрачительные зеленые глаза.
— Ого, классно выглядит для бабушки.
Девочка в белых гольфах хихикнула.
— Мне нужно ей кое-что сказать.
Не я ли буквально только что распиналась перед Гарретом об этом же самом? Что я говорила? Что устала распутывать то, что другие напортачили? Иногда я бываю жуткой стервой.
— Хочешь, я тебе помогу?
Девочка просияла:
— А вы сможете?
— Ну конечно.
На мгновение закусив губу, она проговорила:
— Вы можете ей сказать, что я не брала ее мусс?
— Правда не брала? — улыбнулась я. — И поэтому ты до сих пор здесь?
— Ну, вообще-то брала, но я не хочу, чтобы она плохо обо мне думала.
От ее слов у меня сжалось сердце. Не перестаю удивляться тому, о чем только думают люди перед смертью.
— Солнышко, я не сомневаюсь, что твоя бабушка думает о тебе только хорошее. И уж конечно, мысль о муссе не приходила ей в голову.
Девочка понурилась и заключила, болтая ногами под стулом:
— Тогда, наверно, я могу уйти.
— Если хочешь, чтобы я ей передала весточку — о чем угодно, хоть о муссе, — я позабочусь о том, чтобы она ее получила.
