Дело в том, что Амину подкупил Аннибале, агент Мобика, — он передал девушке снотворное, чтобы она подмешала его в воду, которую пьют жители поселка. И теперь все бездомные спали крепким сном — за исключением Биба, Элеутерио и Фламба, избежавших опасности благодаря тому, что через несколько дней им предстояло праздновать день рождения Биба, и они в ожидании торжественной даты дали зарок не пить воды. Было бы слишком долго объяснять, каким образом Мобику удалось узнать о появлении в поселке бездомных этого странного создания — Амины, но надо признать, расчет его был верен, ибо у Амины была предельно развита способность предавать друзей. Теперь она стояла перед Тото и не мигая смотрела ему в глаза. Она глядела на него и шептала: «Ля-ля, ля-ля, тра-ля-ля», надеясь воскресить в его сердце воспоминания о первой встрече. Но Тото мог простить что угодно, кроме измены и предательства. Он позабыл обо всем, даже о тетушке Лолотте, и «трык!» — Амина вновь прекратилась в статую.
Товарищи оставили Тото наедине с его горем. Им надо было скорее бежать на улицу, чтобы поднять там адский шум, иначе капитан Джеро, который, несомненно, получил указания Мобика и был начеку, мог бы заметить, что жители поселка действительно уснули, и начать наступление. Если бы вы только видели, какой гвалт устроили наши друзья, заставляя противника поверить, что их не трое, а триста, вы отдали бы должное их таланту. Но оставим их на улицах поселка кричать и вопить, разыгрывать ссоры, быть в листы жести и вернемся к Тото. Тото, оставшись один, продолжал превращать статую в женщину и женщину в статую, и негодуя, и раскаиваясь, и отрекаясь — словом, испытывая те противоречивые чувства, которые, как говорят, удел всех влюбленных. Он все надеялся, что Амина произнесет хоть словечко, скажет ему: «Это неправда!» Этого было бы достаточно, чтобы спасти Амину. Но девушка только повторяла свое «ля-ля, тра-ля-ля», так что Тото вынужден был окончательно и бесповоротно оставить ее статуей. И после этого попытался заснуть. Но тщетно. Сидя перед статуей, этим воплощением полного краха его надежд, он чувствовал себя самым низким, самым злым человеком на свете, его обуревала жажда мести. «Трык! Хочу, чтоб тут появился Мобик». И перед ним сразу же предстал Мобик, удивленный, каким образом он очутился в этой лачуге. Мобик дергал себя за нос, щипал за щеку, чтобы проверить, бодрствует он или все это ему привиделось во сне. Тото сказал ему:
— Да-да, вы находитесь именно здесь, передо мной.
И Тото превратил его в сковородку. Если бы вы увидели ту сковородку на столе, то никогда и не подумали бы, что это может быть Мобик. Но потом Тото пришло в голову, что поскольку сковорода — предмет неодушевленный, бесчувственный, то Мобик, может, вовсе и не страдает от этого своего превращения, и поэтому он уточнил приказание: Мобик превратился спереди в Мобика, а сзади — в сковородку. Тото стал бросать в нее камешки, которые, ударяясь, звякали: дзинь, дзинь, дзинь. Мобик же непрерывно оглядывался посмотреть, что же это звенит у него за спиной; он оборачивался с каждым разом все быстрее, так что стал походить на вертящийся волчок. Потом Тото превратил один из его пальцев в гвоздику; Мобик никогда не любил цветов, он считал и пересчитывал пальцы и, видя, что их у него всего девять, утешал себя тем, что ошибся. Кто знает, как долго это могло продолжаться. Заставить Мобика страдать по-настоящему было не так-то легко, ведь он, хотя и действительно страдал, но был уверен, что страдает не наяву, а во сне. Тогда Тото решил временно отказаться от мести и возвратил Мобика в его постель в Бамбе, где вскоре того разбудил камердинер, сообщивший, что украли корову. И Мобик про себя подумал: как хорошо, что втайне от всех держал еще одну корову на чердаке.
А Тото впал в еще более мрачное настроение: он вертелся с боку на бок на своей узкой койке, время от времени бросая печальные взгляды на статую. И вдруг крикнул:
— Хочу, чтоб наступил конец света!
Птицы неподвижно замерли в воздухе, и даже луна покрылась сосульками. Время остановилось. Но Тото не почувствовал ни малейшего облегчения и начал придумывать еще что-нибудь другое, ибо один дурной поступок влечет за собой другой: он превратил стариков в детей, а детей — в стариков, но это, в сущности, не слишком меняло дело. Никакого эффекта не произвело и превращение людей в жирафов, ибо Тото не додумался, что должен был оставить хоть кого-нибудь в человеческом обличье, чтобы те, кто подверглись превращению, по-настоящему расстроились…
— Хочу, чтобы все стали плохими!
Вот когда мы могли наблюдать ужасные картины. Некоторые на цыпочках крались по улице вслед за каким-нибудь прохожим и кололи его сзади иголкой. Дети ковыряли в носу; В ресторанах все ели, совершенно не заботясь о том, покажутся ли они окружающим воспитанными людьми: кто ел подсушенный хлеб и сухарики, производил при этом адский хруст, а кто пил — громко хлюпал, официанты же обмахивали салфетками, которые они обычно носят под мышкой, пыль с ботинок или вытирали пот. Многие бегали на почту и отправляли телеграммы с выражением соболезнования родственникам умерших, вставляя в текст какие-то странные слова ироде «тирли-тити». Последнее, да и многое другое, о чем лучше не упоминать, так сильно огорчило Тото, что он спрятал голову под подушку, чтобы всего этого не видеть, и сам не заметил, как уснул непробудным сном.
Глава восьмая
Оставим его спокойно спать. А я воспользуюсь этим, чтобы спросить себя, не забыл ли что-нибудь. Ведь это вовсе не так трудно. В самом деле, я очень часто отвлекаюсь, следя краем глаза за людьми, не имеющими абсолютно никакого отношения к нашему рассказу. Я говорю себе: «Вот синьор Мариани, он проходил по улице в то время, как я писал, у него тоже свои заботы и неприятности, а я не посвятил ему даже запятой». Излишние угрызения совести! Или задаю себе вопрос: «А имею ли я право вынуждать полицейских Джеро стоять целый час на одной ноге, как аисты? Можно ли выставлять их перед вами в таком смешном виде?»
Ах да, я действительно кое о чем забыл вам сказать: о ежегодной речи, которую синьор Мобик произносил перед своими двумя тысячами рабочих. Вот ее содержание: «Я купил небольшой холм, окруженный персиковыми деревьями, которые цветут каждую весну. Землю эту можно разделить на две тысячи участков. Каждый из вас получит на этих зеленых склонах место для могилы. Эта мысль пришла мне в голову, когда я любовался персиковыми деревьями, в ветвях которых резвились синие и красные птички. „Чип-чип, — щебетали они, — чип-чип“ (синьор Мобик весьма похоже подражал птичьим голосам). И я, не раздумывая, решил, выплатить за вас в виде аванса необходимую сумму. Теперь вы можете спокойно взирать на свое будущее. Ежемесячно из вашего жалованья будет удерживаться совершенно незначительная сумма, и вы, почти незаметно для себя, погасите задолженность»! Эта речь, однако, не вызвала аплодисментов. Синьор Мобик сошел с трибуны вне себя от возмущения:
— Негодяи, может, они думают, что никогда не умрут?
И Мобику пришлось искать покупателя на холм, который он унаследовал от своего дядюшки и земля на склонах которого была совсем неплодородной.
А сейчас синьор Мобик собрал всех своих служащих, чтобы призвать их работать с еще большим рвением. Десять тысяч лир, посланные Джеро, Мобик хотел возместить немедленно, в тот же день добившись более интенсивной отдачи от всех своих подчиненных. Он уже проделывал так не раз: если ему приходилось нести какие-то непредвиденные расходы, он притворялся ужасно рассерженным, глубоко недовольным своими служащими, чтобы заставить их поднажать и принести ему большую прибыль. Наорав на подчиненных, Мобик, у которого от бешенства даже выступила на губах пена, отослал их обратно на рабочие места. И только когда из его кабинета уже выходил последний служащий, Мобик спохватился, что на нем нет брюк: он держал речь перед своими подчиненными в одних кальсонах. Хороший признак: увидев его в кальсонах, ни один даже не засмеялся, а это значит, что они трепещут перед ним. Очевидно, в то утро, выйдя из дома, он забыл надеть брюки и не заметил этого. Он позвонил в колокольчик, и перед ним тотчас вырос Кармело.
— Дайте мне ваши брюки, — приказал Мобик.
Быть может, это был самый счастливый день в жизни Кармело. Он ответил:
— С удовольствием!
Это событие наполнило его такой гордостью, что он обежал все предприятие, рассказывая всем, какая ему выпала честь — одолжить пару брюк самому синьору Мобику. Рикардо — помощник секретаря —
