Следуя ее воображению, мы видим, как Сильвия упругой походкой, на высоких каблуках идет по виа Копдотти. Большие солнечные очки делают ее еще очаровательнее, придают ей чуть загадочный вид, и мужчины оборачиваются; защищенная своими темными очками, она в свою очередь смотрит на мужчин. Молодой парень вполголоса говорит ей какую-то непристойность. Другой, соблюдая приличия, пускается за ней следом. Он действительно высокий блондин, потрясающе красивый. Его взгляд словно жжет Сильвии спину. Незнакомец нагоняет ее, с каждым шагом он все ближе. Наверно, вот-вот окликнет. Она видит только его тень, которая то удлиняется, налетая на нее, то укорачивается и исчезает, чтобы вновь появиться. Сильвия косит глаз, словно газель, пытаясь увидеть, что у нее за спиной.
«Мне хотелось бы услышать его голос. Если бы он мне сказал: „Пойдем!“ — я не раздумывая пошла бы за ним куда угодно», — пишет Сильвия.
Потом какое-то мгновение сидит будто зачарованная, погрузившись в воспоминания: над парком Вилла Боргезе лазурное небо, в воздухе плывут стайки птиц, будто гигантские паруса. Снизу, с улицы, изредка доносятся гудки автомобилей.
Сильвия вновь склоняется над тетрадью, перелистывает ее, словно подводя итог всему, что она доверила страницам: торопливые фразы мелькают перед нашими глазами так быстро, что мы успеваем прочесть только отрывочные, лишенные смысла слова, отдельные даты, какие-то имена и фамилии — Карло, Чезаре, Антонио, Вирджентини… Она продолжает писать: «Я ненавижу своего мужа. С каких пор?»
Неожиданно Сильвия вздрагивает. Она услышала глухой гул поднимающегося лифта. Входит в спальню, куда ведет дверь с террасы, и прячет дневник в ящик под белье.
Через несколько секунд отворяется входная дверь.
Это Карло, ее муж. Он обнимает Сильвию и начинает раздеваться с быстротой фокусника. Говорит, что ему надо надеть фашистскую форму, забежать в редакцию газеты, а затем поспеть на площадь Венеции, где состоится огромный митинг, ожидаемый всеми итальянцами: будет выступать Муссолини, он скажет — быть войне или миру.
Разглядывая себя в одних трусах, муж начинает хохотать.
— Если бы я появился в таком виде на площади Венеции, посреди этого моря людей, одетых во все черное, меня бы линчевали. Зато я вошел бы в историю!
Он вновь принимается смеяться, а жена в это время застегивает ему пуговицы своими ловкими пальчиками. Карло ласково ерошит ей волосы, прижимает ее голову к себе, но Сильвия решительно отстраняется. С трепетом в голосе она спрашивает:
— Что, будет война?
— Скорее всего — да, — отвечает Карло, — с этим сумасшедшим все возможно. Он может неожиданно передумать.
— Это ужасно!
— Будь спокойна, через два-три месяца все кончится.
Сильвия поднимается, Карло спешит закончить свой туалет и в заключение говорит:
— Мы здесь в Риме как за каменной стеной, ведь тут папа.
Сильвия делает несколько шагов и с горечью замечает:
— Эта война всем поперек горла, но никто и слова не скажет… Мы только и делаем, что стараемся скрыть свои мысли. Чезаре прав. Все мы рабы, трусы.
Карло резко возражает:
— Чезаре — неудачник, он опустился. Чем больше пьет, тем сильнее ему хочется всем читать мораль. Он и себя ругает, но лишь затем, чтобы побольнее ужалить меня. И, если удастся, наставить мне рога. Он уже много лет словно сидит в засаде! Ты не станешь этого отрицать… Но ты, которая позволяет себе критиковать мужа и повторяет слова этого подонка, — ты-то сама всегда ли говоришь то, что думаешь?
Сильвия отвечает не сразу. Может быть, настал момент осуществить то, о чем она пишет в своем тайном дневнике? Она отвечает еле слышно, но искренне:
— Нет.
В таком случае, — не унимается Карло, — давай на этот раз раскроемся друг перед другом до конца.
Сильвия с минуту смотрит на него и, решившись, произносит:
— Карло, мне кажется, я тебя больше не люблю.
Может она сошла с ума? И словно для того, чтобы придать своим словам еще большую убедительность, Сильвия ведет себя как обычно: подает ему портупею, кобуру с револьвером. Карло швыряет все это на кровать, он готов броситься на жену с кулаками, но сдерживается.
— Ты что, ищешь себе алиби? Ну, говори, как далеко ты зашла, с кем собираешься переспать. С Вирджентини?
— С ним я уже спала, — отвечает Сильвия холодно и жестко.
Лицо Карло покрывается смертельной бледностью, он изо всех сил хватает ее за руки и опрокидывает на постель, словно распиная.
— Поклянись, что это неправда.
Сильвия сопротивляется, не хочет отвечать, потом, уступая яростному напору мужа, кричит зло и отчаянно:
— Это неправда, но ты того заслуживаешь!
Она пытается вырваться, встать, но, тщетно: этот разговор, эта мысль о возможной измене пробуждают у Карло желание утвердить свою власть над женой, показать, что она принадлежит ему, и он пытается ею овладеть, все более страстно повторяя: «Ты меня любишь… я люблю тебя… это правда… только это правда…» Сильвия, продолжая сопротивляться, дотягивается рукой до кобуры. Это искушение. Кажется, ее рука вот-вот расстегнет кобуру, но оставляет ее, тянется к отвороту халатика и распахивает его. Потом Сильвия запишет в своем дневнике: «Я не менее подлая, чем он, я получаю наслаждение вместе с ним, хотя его ненавижу. Какая мерзость!»
Сильвия остается лежать на постели, обессиленная и безмолвная, одежда ее в беспорядке. Муж уходит и, закрывая за собой дверь, торопливо говорит:
— Сегодня вечером пойдем в театр. А потом к нам придут гости, примем их тут, на террасе. Я за тобой зайду в восемь часов. Чао!
Сильвия едва слышно шепчет в ответ:
— До свидания.
Потом дверь приотворяется, и на пороге вновь появляется Карло.
— Да, вот еще что, дорогая. Все телефонные разговоры прослушиваются. И наш телефон — тоже. Учти это.
Наконец он уходит, а перед Сильвией проходят картины прошлого.
Вон тот сказочный остров, их первый великий день, день, когда они решили соединиться.
— До тех пор, пока ты меня будешь любить, — сказал он.
— Это значит — навеки, — ответила она.
— Верность — постоянное завоевывание, а не контракт, — сказал он.
Старые слова, которые они придумывали заново.
— Мы должны вместе расти, научить друг друга быть свободными, отказаться даже от ребенка, если его рождение заставит нас пойти на компромисс со своей совестью.
Из Карло Сильвия создала миф. Она, как и большинство итальянских женщин, никогда политикой не интересовалась, а теперь только и слышала, как Карло рассуждает о ней. Не споря, не возражая, она разделяла его взгляды, потому что это были взгляды Карло. Она хотела, чтобы он вылепил, сформировал ее.
Она любила его настолько, что ей хотелось умереть, потому что невозможно быть счастливее, чем они были тогда.
Сильвия приехала из провинции, была воспитана на банальных истинах, которые изрекали ее
