– А теперь эти франки. Почему они так опасны? Все знают: из-за своих коней. Сколько весит лошадь? Тысячу фунтов? Вот что я хочу сказать тебе, господин. Чтобы сделать хоть несколько выстрелов по франкам, тебе нужно сдержать их, хоть ненадолго. Может, наши парни это могут сделать, со своими алебардами и прочим. Может быть. Раньше это им не удавалось. Но я совершенно уверен, что без моих ребят ты этого не сделаешь. А что произойдет, если между тобой и франками будет только тонкая линия твоих малышей? Они этого не могут сделать, господин. У них не хватит силы. – И подготовки, про себя добавил Гутмунд. Они не выдержат, когда на них поскачут всадники и начнут рубить. Их всегда поддерживали мы.
– Ты забываешь о короле Альфреде и его людях, – сказал Шеф. – Сейчас он уже собрал свою армию. Ты знаешь: английские таны так же сильны и храбры, как твои ребята, просто им не хватает дисциплины. Но это я им могу дать.
Гутмунд неохотно кивнул.
– Поэтому каждая группа должна делать то, что умеет лучше всего. Твои люди – плыть на кораблях. Под парусами и с машинами. Мои фримены – заряжать машины и стрелять. Альфред со своими англичанами – стоять на месте и делать, что прикажут. Поверь мне, Гутмунд. В прошлый раз ты мне не верил. И до того тоже не верил. И когда мы шли к собору в Беверли.
Гутмунд снова кивнул, на этот раз чуть энергичней. Уходя, он сказал: – Лорд ярл, ты не моряк. Но не забудь еще об одном. Сейчас время сбора урожая. Каждый моряк знает: когда ночи становятся такими же длинными, как дни, погода меняется. Не забудь о погоде.
Известие о полном разгроме Альфреда дошло до Шефа и его уменьшившейся армии через два дня после выступления на юг. Шеф слушал уставшего побледневшего тана, который принес новость, стоя в центре круга слушателей: он отказался от заседаний совета, как только все еще недовольный Гутмунд и его викинги отплыли на захваченных кораблях. Фримены следили за лицом Шефа и заметили, что во время рассказа тана оно лишь дважды меняло выражение. Первый раз, когда тан проклял франкских лучников: они выпустили такой поток стрел, что наступающая армия Альфреда вынуждена была остановиться и поднять щиты, и тут на нее, неподвижную, обрушились всадники. Второй раз, когда тан сознался, что со дня катастрофы никто не слышал о короле Альфреде и не видел его.
В наступившей тишине Квикка, воспользовавшись своим положением спасителя и друга Шефа, задал вопрос, занимавший всех: – Что нам теперь делать, господин? Повернуть назад?
Шеф ответил не задумываясь:
– Идти дальше.
Мнения у костров в этот вечер разделились. С того момента, как ушел Гутмунд и все его спутники, армия изменилась. Освобожденные рабы-англичане всегда в тайне опасались своих союзников, таких похожих на их прежних хозяев по силе и ярости и превосходивших их боевой славой. А с уходом викингов армия словно шла на праздник: трубы играли, в рядах слышался смех, солдаты перекликались с жнецами в полях, которые уже не бежали при виде авангарда.
Но ушел не только страх, ушла и уверенность. Хоть бывшие рабы гордились своими машинами, алебардами и самострелами, у них не было той веры в себя, которая дается только жизнью, полной битв.
– Легко сказать – идти дальше, – слышался чей-то голос вечером. – А что с нами будет, когда мы придем туда? Альфреда нет. Северян нет. Нет воинов Вессекса, поддержка которых была обещана. Только мы. Ну? Что тогда?
– Мы их расстреляем, – уверенно сказал Осви. – Как с Айваром и его войском. Потому что у нас есть машины, а у них нет. И еще самострелы и все прочее.
Его заявление сопровождалось одобрительным гулом. Но каждое утро маршалы сообщали Шефу все большие и большие числа дезертиров: люди уходили по ночам, унося с собой свободу и те серебряные пенни, которые каждый получил как часть добычи после разгрома Айвара А от будущих наград и обещанной земли они предпочитали отказаться. Шеф знал, что у него уже недостаточно людей, чтобы одновременно стрелять из всех пятидесяти катапульт: кидателей и толкателей – и из двухсот натягиваемых воротами самострелов, изготовленных Уддом.
– Что ты будешь делать? – спросил Фарман, жрец Фрея, на четвертое утро похода. Он сам, Ингульф и Гейрульф, жрец Тюра, были единственными норвежцами, настоявшими на том, что должны остаться с Шефом и его фрименами.
Шеф пожал плечами.
– Это не ответ.
– Я тебе отвечу, когда ты скажешь, куда уехали Торвин и Годива. И почему? И когда они вернутся?
На этот раз наступила очередь Фармана промолчать.
Даниэль и Альфгар провели много дней в гневе и раздражении, когда наконец добрались до базы франкских крестоносцев и проходили через их посты и стражу, чтобы встретиться с предводителями армии. Их внешность была против них: два человека в грязных промокших плащах после многих ночей, проведенных на земле, едущие на тощих клячах, украденных Альфгаром. Первый же часовой очень забавлялся, видя впервые, как англичане по своей воле подходят к лагерю: местные крестьяне давно бежали, прихватив с собой жен и детей, если можно было. Но он и не подумал позвать переводчика, чтобы перевести английский Альфгара или латинский Даниэля. После того как они несколько минут кричали у входа в лагерь, он задумчиво наложил стрелу на тетиву и выстрелил в землю у самых ног Даниэля. Альфгар торопливо оттащил епископа.
После этого они несколько раз пытались приблизиться к ежедневным кавалькадам, выезжавшим с базы у Гастингса на грабежи, пока король Карл неторопливо ждал нового вызова. Он был уверен, что вызов придет. В первый раз это стоило им лошадей, во второй – епископского кольца Даниэля, которым он слишком ревностно размахивал. Наконец в отчаянии Альфгар решил действовать сам. Даниэль гневно кричал на франкского священника, которого они нашли бродящим по развалинам разграбленной церкви. Альфгар оттолкнул его.
– Machina, – сказал он отчетливо, пользуясь своими скромными познаниями в латинском. – Ballista. Catapulta. Nos videre, – он указал на свои глаза. – Nos dicere. Rex [Машины. Баллиста. Катапульта. Я видел. Расскажу. Король. (лат.)]. – И он показал на лагерь с его развевающимися знаменами в двух милях.
Священник посмотрел на него, кивнул, повернулся к еле сдерживавшемуся епископу и заговорил с ним на латыни со странным акцентом. Он оборвал гневные жалобы Даниэля и потребовал информации. Немного погодя он подозвал свою охрану – верховых лучников – и поехал в лагерь, прихватив с собой англичан. Потом их передавали из рук в руки священники, вытягивая из Даниэля новые сведения.
Но теперь священников нет. Альфгар, в вычищенном плаще, поевший, стоит вместе с Даниэлем перед столом, за которой сидит группа людей, с внешностью воинов; у одного из них на лысой голове золотая корона. Рядом с ним англичанин, внимательно слушающий короля. Наконец он повернулся к Альфгару, и тут беглецы впервые с прихода в лагерь услышали снова английский.
– Священники рассказали королю, что у тебя больше здравого смысла, чем у этого епископа. Но епископ говорит, что только вы двое знаете, что произошло на севере. И по какой-то причине, – англичанин улыбнулся, – хотите помочь королю и христианской религии своими сведениями. Короля не интересуют жалобы твоего епископа и его предложения. Он хочет знать, во-первых, об армии Мерсии, во-вторых, об армии язычников Рагнарсонов, и, в-третьих, об армии еретиков, о которых особенно тревожатся его собственные епископы. Расскажи все, что знаешь, веди себя разумно, и тебе будет хорошо. Королю понадобятся верные англичане, когда он будет укреплять здесь свою власть.
Приняв самое искреннее и преданное выражение, глядя прямо в глаза королю франков, Альфгар начал рассказывать о смерти Бургреда и поражении у Узы. Он говорил, а его слова фразу за фразой переводили на французский. Он описывал действие машин, с помощью которых Айвар деморализовал армию Бургреда. Он подчеркнул, что в армии Пути тоже есть машины, он не раз видел их в сражениях прошлой зимы. Он все более смелел. Начертил вином на королевском столе знак молота, рассказал об освобождении церковных рабов.
Наконец король пошевелился, бросил через плечо вопрос. Из тени появился священник, взял стиль и восковую табличку, нарисовал чертеж онагра. Потом катапульту со скручиванием. Потом катапульту с противовесом.
