Остальное двое после формального представления оказались новыми членами Боярской Думы — главой Посольского приказа и казначеем Афанасием Ивановичем Власьевым, недавно пожалованным в думные дьяки, и руководителем Разряда, так же думным дьяком, Василием Тихоновичем Аврамовым, именуемым всеми Сапун. Визит в ночи фактического правителя государства, руководителей царской службы безопасности, дипломатического ведомства и генерального штаба навели меня на тревожные мысли.
Гости прошли в трапезную и сели на пристенную лавку, но соблюдая московские порядки, не сняли верхних шуб и высоких шапок. Мне привыкшему за последнее время к неформальному общению с Борисом Фёдоровичем стало немного не по себе. Я уже подзабыл как правильно себя вести в столичных верхах и суетился под суровым взором Дмитрия Ивановича Годунова. Наконец царёв шурин распахнул шубу и снял верхнюю шапку, оставив на голове скуфейку. Дядя его даже не шелохнулся, видимо не одобряя такую вольность в поведении, но двое дьяков последовали примеру правителя.
Беседа шла о маловажных делах, я за ней потчевал гостей душистыми отварами. Особых эмоций угощение не вызвало. Продемонстрировал им модель паровой машины, но никакого удивления или заинтересованности не увидел. По крайне мере для боярина и конюшего Годунова, весьма любопытного ко всяким новшествам и диковинкам, сие было совсем не характерно.
Наконец, после целого часа пустых разговоров, Борис Фёдорович, глядя прямо мне в глаза, произнёс:
— Литовские и ляшские радные паны грамоту до великого князя и царя всея Русии прислали. Пишут, мол, всем скопом в едином желании утвердясь помогать своему господарю Жигимонту, кралю польскому и свейскому, в достижении мира для его владений, решили, коли прю с ним не окончим до окончания перемирья, выступать всеми полками коронными ему на подмогу. Об том письмом извещают, дабы их нарушителями десятилетнего перемирья не сочли.-
— А что на переговорах со свеями делается? — заробев, спросил я.
Отвечал Власьев:
— Получив от государя новые наказы, послы их свейским чинам сказывали. Те учинили ссылку со стольным градом Стекольной, и, получив оттуда ответ, с переговоров съехали. О перемирье ещё с прежним крулем Иоанном на три года уговаривались, срок ему придёт токмо следующего лета в месяц май. Но следует ожидать, что совокупно с ляхами от сего договора отступятся. Хоть может литва к их урочному времени уговор порвёт. Так что не позднее лета сто четвертого наступит ратная пора. —
— Сможет ли Жигимонт с войсками выступить? Может на испуг берут? Ну, пугают попусту? — пытался я усомниться в реальности угрозы.
В этот раз держал речь Сапун Аврамов:
— Ляшское и литовское коронное войско на волошских рубежах стации емлет. Послухи молвят, де, жалованье им исправно плачено, да ещё и на наймитов осталось, тех ныне в Немцах на службу Жигимонту созывают. Посполитое рушение по весне сбирают, об том уже решено, вроде на турков да волохов идти, а там Бог ведает куда повернут. Да к черкасам грамоты пришли, дабы шли те служить под королёву руку. Свеи же свои полки вовсе не распускали на перемирье, держат оружными, оклад денежный полный дают.-
— В скором времени призовёт тебя великий князь и царь всея Русии Фёдор Иоаннович пред свои очи, — обратился ко мне Борис Фёдорович. — Об том особое желанье им было сказано. Есть ли тебе чего молвить государю нашему, дабы унять его тревогу лютую?-
Видимо правитель ждал от меня конкретных советов и прямых слов, вроде тех, что слышал от меня в прошлом. Но сказать было нечего. Как поступить в сложившейся ситуации я не знал, а спросить ни у кого не мог. Так помогавший мне раньше Бакшеев разболелся и остался в Угличе, иных компетентных в военном деле и внешней политике советников у меня не имелось. Собственного мнения у меня тоже не имелось, для него просто не хватало знаний.
Поэтому я попытался отговориться общими словами, на вроде — надо изучить вопрос, провести консультации, обсудить со специалистами, обдумать всё тщательно, помолиться для ниспослания верного решения наконец.
Внимательно выслушавший все мои пустые отговорки и наведение тени на плетень Борис Фёдорович поднялся с лавки и, с некоторым разочарованием глядя на меня, произнёс:
— Молебен сотворить непременно нужно, во всех затруднениях токмо на Бога уповаем. Мню, ниспошлёт тебе Господь верное разумение. К тому ж утро вечера мудренее, почто ж мы княжича в волчий час терзаем.-
За этими словами со своего места поднялся молчавший всё время Дмитрий Иванович и, перекрестясь, пошёл к выходу. За ним, буркнув ритуальные слова прощания, потянулись остальные гости.
В почивальне московских хором ещё не устроили кровать на 'угличский' манер и я растянулся на жёсткой лавке, используемой в качестве спальной мебели всеми жителями Московского государства. Несмотря на чрезвычайную усталость, сон не шёл. В голову лезли мысли о том, что именно мне доводилось неоднократно убеждать Годунова, что Польша и Швеция не сольются в одно государство. И том, что именно я уговорил его выдвинуть новые требования шведским послам, из-за которых, в конце концов, сорвались переговоры. Страну впереди ожидали страшный голод и крестьянские выступления. Вдобавок к этим грядущим напастям над государством нависла опасность новой Ливонской войны. И мне казалось, что вся моя борьба за лучшее будущее приносила в результате один вред.
Глава 49
Хмурый день пришёл на смену бессонной ночи, а мне всё никак не удавалось успокоиться. Я прокручивал в голове десятки различных вариантов развития будущих событий и не мог отыскать верного решения. Наиболее безошибочным ходом казалось принятие прежних шведских условий мира, но в изменившейся обстановке послы Жигимонта могли начать настаивать на более серьёзных уступках.
Узнав от Ждана, что русские дипломаты тоже вернулись в столицу за новыми инструкциями, послал княжьего стряпчего разыскать Сулемшу Пушкина, а найдя — зазвать к нам в палаты. Выходец из Дорогобужа появился у нас после вечерней службы, и его сразу препроводили в трапезную.
Поскольку шла третья седмица Великого поста, на столе стояли лишь говейные блюда. Этим вечером подавали постные яства из сырых, неварёных продуктов. Правда, Тучков ещё с прошлого года разыскал весьма умелого кухаря. Тот готовил вкусно даже с такими суровыми кулинарными ограничениями, по крайней мере, салаты вполне освоил.
Не успел Пушкин прожевать первую ложку квашеной капусты, как я начал донимать его расспросами:
— Как слаживается дело государево у Ивангорода?
— Куды там, неласковы да неуступчивы послы свейские. Мню, не сговориться с ними. Посланник кесаря немецкого Минквиц всё больше нашу сторону держит, но и его не больно-то чтят.-
— Чего ж так?-
— Заносчивы и прегорды излихо королевские люди. Мы им об уступке Ругодива толкуем — они от нас Корелу требуют. Мы им о мене сего города на Олаву крепость — они нам о том, что не заведено в их краях,
