отец. — Несомненно, именно вам надлежит ещё раз напомнить великому князю Фёдору Иоанновичу о тех небывалых выгодах, кои он извлечёт, прислушавшись к советам его святейшества. Мне думается, окружающие вашего брата бояре неверно доносят до него смысл писем Римского понтифика. Посудите сами, ведь если московский государь исполнит указанные в послании действа и двинет свои войска в Волошские княжества, то, без всяких сомнений, все подданные турского султана, исповедующие веру по греческому обряду, тут же взбунтуются против своего господина и вольются в армию великого князя. Следовательно, нечестивый магометанский правитель будет разбит и вынужден бежать прочь, в Малую Азию. Ваш брат сможет овладеть своей наследственной отчиной — царствующим градом Константинополем, прославив себя на века.
Мне лично идея похода на Царьград казалась редкой утопией, а в изложении посла римского папы — так вовсе напоминала морковку, повешенную перед мордой глупого ослика. Но из вежливости я согласился с аббатом о важности идеи всеобщего объединения христиан для борьбы с мусульманской угрозой. Воодушевлённый священник попробовал перейти к богословским теориям, но от религиозных прений меня удержал Тучков, с истинно русской простоватой грубостью сообщивший, что не к чему лясы разводить с посланцем антихриста. Воспользовавшись благовидным предлогом, откланялся и уехал, провожаемый любезным Яном де Валле.
Благоверный царь Фёдор Иоаннович по своему обыкновению пребывал в очередной поездке на богомолье. Поэтому увидеть племянницу не удалось. Разрешить доступ в царицын дворец для постороннего никто без ведома государя не решился, а за пределы теремного двора Феодосью тоже не выводили. Зато услышав о моём появлении ко мне в гости нагрянул доктор Богдан Хамей.
Он своих пациенток тоже не видел, а лишь слышал из-за ширмы, но, судя по его рассказам, здоровье маленькой царевны вполне укрепилось. Помогли ли наши с фламандским врачом советы или это проявились особенности организма моей племянницы — было уже не установить.
Да собственно это уже не имело особого значения. Единственное, что терзало меня с той поры, так это истекающий срок предоставления рога единорога. Воспользовавшись приходом иноземного доктора, я вызнал от него все характерные признаки ожидаемого чудодейственного средства. По крайней мере подделка внешнего вида теперь могла удастся.
Заезжего эскулапа же интересовала моя теория о передаче болезней особо маленькими зловредными паразитами. Более понятной для нынешних времён классификации мне измыслить не удалось. Хамей выслушал меня внимательно, думать он вполне умел, жизненный опыт имел огромный, да и определённые знания из Лейденского университета вынес. По крайней мере логику доктор умел применять хорошо.
— Странная теория. Удивительная и страшная, — протянул фламандец. — Ни у Аристотеля, ни у Гиппократа, ни у Галена с Цельсом таких сведений нет. Откуда вы взяли такие мысли, или может статься сие чья-то злая насмешка над врачебным сословием?
— Нет. Мои утверждения — истинны, — раскрыть источники осведомлённости в медицине я не мог и напустил туману. — Яз прочёл сие в древнем восточном манускрипте.
— Вот как, — протянул Хамей. — Вы верите свитку неизвестного шарлатана и отвергаете классическую теорию. Помыслить невозможно, в болезнях виноваты черви, а не нарушение гармонии соков тела! Как же лечить хвори, как не удалением лишних жидкостей и смешением противоположных средств?
— Отварами, настоями и порошками которые губят внедрившегося паразита и не вредят человеку, — мне пришлось постараться вложить в слова всю свою убедительность. — Лучше же не допускать заболевания, остерегаясь заражения. А уж коли болезнь началась, то не ослаблять организм, который борется с заразой.
— Яз слыхивал, в Угличском княжестве какие-то суеверные люди режут людей крестом и убеждают, будто сие волхование спасает от оспенной болезни, — хитро прищурившись, промолвил лекарь. — А в вашем манускрипте прописано как излечится от прилипчивых хворей?
— Проникшего червеца можно ослабить и человек сам его изгонит из себя, — попытался объяснить я теорию вакцинации в упрощённом виде.
— Глупость, — теперь категорически выразился Хамей. — Уже пытались так остановить пестис. Даже врач, именовавший себя выше Цельса — Парацельс, тщился совладать с карой Божьей сим средством. Выжило ничуть не больше пациентов, чем без всякого лечения.
— Чуму вылечить пока нельзя, — пришлось мне согласиться с фламандцем. — Но можно не допустить увеличения числа заболевших, надо отделять больных, уничтожать их одежду. Паразита заносят в кровь блохи и вши, а между городами и странами переносят мыши и крысы.
— Ха-гхе, — доктор хотел рассмеяться, но лишь закашлялся. — Что с чёрной смертью вместе идут мыши сказано в Писании. Но возлагать вину за повальный мор на безобидных зверушек — дикая выдумка. Напротив, пестис раздувают кошки — слуги врага Божьего. Какие ещё сведения содержатся в вашей восточной книге? На простой вопрос для чего людям сердце там есть ответ?
— Сердце толкает кровь по венам и артериям своим биением, — высказывания свои я упрощал намеренно. — Сие легко установить, пережимая ведущие от этого органа кровеносные сосуды и проверяя на них пульс.
— Дикарская наивность, — улыбнулся доктор. — Сердце — важнейший орган, его теплота даёт нам жизнь, именно своим жаром оно очищает нашу кровь. А течёт сей телесный сок от колебания жил, их ритм учат слушать по книге великого Галена. Что до изменения пульсаций, то ведь и струну на гуслях коли зажать, она на иной лад запоёт. Вы весьма любознательны, князь Димитрий, но слишком легковерны.
— Хотя тезис о крохотных червецах, проникающих в кровь, подлежит научной проверке, — задумчиво произнёс пожилой эскулап. — Зерно истины в языческих верованиях может иметься.
С визита в мой терем бояр Годуновых и думных дьяков прошло уже полторы седмицы, а добиться новой встречи мне пока не удалось. Моё ожидание закончилось хмурым будним утром, когда царский стряпчий передал мне устное приглашение явиться к Борису Фёдоровичу. Парень, лет семнадцати, в дорогой, но уж очень старенькой одежде старательно по памяти произнёс традиционные слова и, подволакивая ногу, похромал к выходу. Провожавший увечного посланника Тучков вернулся раздосадованным:
— Ишь ты, из захудалых княжат, а всё кичится, спесь являет.
— Кто, Ждан?
— Да князь Дмитрий Хромой. Яз его хотел за добрый сеунч двадцатью московками одарить, так он на меня очами зыркнул, да за саблю схватился. Будто ему не серебро, а аспида во плоти протягиваю. Служит стряпчим при государевом дворе, поместишко с гулькин нос, вотчинки захудалые под Лухом да Казанью, там, куда Макар телят не гонял, а всё туда же — заносится. Весь род его таков, за спесь свою опалу и ссылку от государя Иоанна Васильевича приняли, а всё не смирятся.
Чин стряпчего был одним из самых нижних в придворной иерархии, собственно их служебной функцией являлось бегать на посылках, поправлять царю подушки да двигать лавку и кресло.
— Чего ж хромому стряпчего пожаловали? Могли б и стольника дать, род-то его древний?
— Из Стародубских князей, с Пожарского удела, — сообщил Тучков. — Да этому неучтивцу и сего много, лишь хлопотами Щелкаловых чин получил. Его-то родня после опалы и отписки вотчин на царя выше городничих да губных старост и не поднималась.
— Так его Дмитрий Пожарский зовут?
— Князь Дмитрий Хромой, из Пожарского роду, — подтвердил Ждан и, заметив моё изменившееся лицо, забеспокоился. — Ежели прогневил он тебя, велю впредь со двора взашей гнать.
