— Не надо, — остановил я дядьку. — Когда это царёв стряпчий охромел?
— А о прошлом годе, в походе на татар, стрела в стегно ему попала, колено-то и сломала. Сказывали мне, что сперва мнили — вовсе ходить не будет, ан нет, оправился.
Да не так представлял я себе раньше спасителя Отечества князя Дмитрия Пожарского. Известный памятник изображал крепкого широкоплечего воина, тут же он выглядел худощавым парнем, да ещё и с негнущейся ногой. Единственно, что нрав сходился с известным по легендам. Помнилось мне из прошлого, что горяч был князь. Мне стало жаль загубленной, похоже, именно моим вмешательством в историю, судьбы будущего героя, и я решил помогать ему с военной карьерой по мере возможности.
На подворье у боярина Годунова происходило небольшое столпотворение. У крыльца толпилась немалая группа русских купцов, поодаль стояли настороженные немцы с Кукуя, опёршись на посохи ждали приёма трое чернецов. Управитель царского шурина выбежал мне навстречу, помог спуститься с седла и торжественно под руку повёл в терем. Ожидавшие челобитчики неодобрительно посмотрели на очередную помеху своим делам, но роптать никто не решился.
Правитель прибыл домой с совета Боярской Думы и видимо до сих пор не мог успокоиться — мерил шагами свою просторную светлицу, время от времени сжимая пальцы рук в кулаки. Похоже, прибыл я совершенно не вовремя. Борис Фёдорович даже не сразу заметил меня, или может нарочно не обратил внимания. Остановившись в середине комнаты, он упёрся в меня тяжёлым взглядом и с некоторой угрозой произнёс:
— Ну а ты запросных денег дашь?
Выглядел царёв шурин так, что лучше было бы отдать всё, чего просит.
— Дам. А сколько нужно?
— Десятую деньгу с прибытка приговорили, на снаряженье и запасы для новых ратных походов.
— Уплачу. А сколько надо, то есть с чего считать десятую часть?
— С прибытка годового, — голос боярина потеплел, видимо моя готовность пожертвовать личными средствами ему импонировала. — Добро, что не корыстишься ты на серебро запросное. Вот думные сквалыги приговорить-то сбор — приговорили, а сами в казну не шлют ничего — оскудением отговариваются.
Значит, уплате подлежит десять процентов с годового оборота. Немало, но можно попробовать внести сукном и металлом. Эти размышления я озвучивать не стал, дабы не развеять у Годунова благоприятного впечатления. Вслух лишь произнёс:
— Уже решили что войне быть?
— То не в нашей воле, а в Божьей, — вздохнул Борис Фёдорович. — Кажный день молю, чтоб отвёл Господь ратную грозу. Но изготовиться следует.
— То есть переговоры решили закончить?
— Пошто ж? Отправим к Ругодиву сызнова послов, пусть на съезд свеев призовут. Ежели немцы для примиренья приедут — поторгуемся, коли торг не сладится — примем прежние их условия. Ну а учнут государевых земель просить неотступно, то значит, желают свеи войны — тогда они её получат.
— Так может уступить им небольшой кусок? Для успокоения хоть пару деревень предложить?
Боярин странно взглянул на меня:
— Когда земли по военному несчастью утеряны — на то Божья воля значит таковая вышла. Своим хотеньем хоть что отдать — то стыд вечный, прямая поруха имени и чести великого государя. Не можно таковому статься, и мыслить об том впредь не следует.
— Ещё послать бы людей к черкасам. Мнится мне, могут они против ляшского короля взбунтоваться, — я решил попробовать разыграть карту с атаманом Наливайко. — Припасов бы им послать и донцов верховых и низовых в подмогу.
— С чего бы им бунтовать? — удивился правитель. — Ныне время военное, им добыча да жалованье сполна приходит. К тем запорожским черкасам кои верны нам, уже уехал посол с дарами да царским разрешением цесарю послужить. Что до мятежей казацких, так то литовским воеводам на один зубок. Вон князь Василей Острожский позапрошлым годом бунтовщиков за един поход разогнал и усмирил.
— Значит, по возвращенью посланцев от запорожцев станет ведомо, к чему сии отчаянные головы изготовились. Яз вот тут слышал папский легат Царьград сулит…
— Откуда знаешь? — встрепенулся Борис Фёдорович. — Кто сказывал?
— Стряпчий мой с базара слух принёс. Видать прислуга посла разболтала, — мне явно удалось ляпнуть лишнее, чёрт меня дёрнул за язык.
— Дворню аббатскую за ворота стрельцы не пущают, — Годунов внимательно смотрел на меня, поглаживая бороду.
— Ну, по Москве-то сплетня гуляет. Откуда мне знать, может её сорока на хвосте принесла, — оправдывался я совершенно по-дурацки, но ничего умнее на ум не лезло.
От неприятного разговора боярина отвлёк его управитель, тенью протёкший в светлицу. Выслушав шептавшего ему на ухо помощника, царёв шурин мазнул рукой:
— Иди, дай им в милостыню рублёв пятьдесят на обустройство в Кольском остроге. Не до них сей час.
— Иноки разорённой свеями Троицкой Печенгской обители собирают на постройку храма на новом месте, — сообщил мне правитель смысл своих распоряжений.
В голове у меня щёлкнуло — Печенга являлась стратегическим местом. Эвакуировать с пограничных земель монастырь не следовало. Лучше было бы отстроить постройки на прежнем месте, с лучшими укреплениями.
— Яз пожертвую серебра на возобновление ограды и келий. Но надо их на старом пепелище поставить, его бросать нельзя. Важное там место, — проговорил я со всей горячностью.
— Да, земля там Трифоном намоленная, святая, — вздохнул боярин. — Ну а как сызнова враги разорят да братия с мирянами побьют?
— Как перемирье утвердим вернуть обитель нужно, — сказанное было провозглашено мной с некоторой торжественностью.
— Коли добрый мир Бог даст, то переведём монасей, пусть на прежнем месте во славу Господа молитвы творят, — согласился Борис Фёдорович. — Да и великий государь Фёдор Иванович тому рад будет.
Потом первый царедворец вспомнил о прежней теме беседы и уже без всякой подозрительности произнёс:
— Эпистолия папская лукавая и лживая, да написана для царского достоинства неподобающе. Зазорно на таковое послание отвечать.
— Может вступить с понтификом в переписку? Хотя бы время потянуть, дабы он польского короля на войну не подвигал.
— Ты прям как торговый мужик рядишь, княжеского достоинства не чтишь, — попенял мне Годунов. — Льстится к слуге врага рода человеческого православному государю никак не можно.
— А яз вот слыхал мой отец писал ласково к папе римскому для того чтоб войну с королём Баторием прекратить.-
— Нужда рукавицу с варьгой сроднила, — хмыкнул правитель и тут же насупился. — Много пустого тебе в уши льют, унял бы шептунов-то.
— А ещё слышал, что покойного государя Ивана Васильевича и здравствующего, дай Бог ему здоровья, царя всея Руси Фёдора Ивановича радные паны на польский престол звали. Может отправить кого в Литву к нашим доброхотам?
— Вовсе пустое, — отмахнулся Борис Фёдорович. — Вон десять лет тому назад московский дворянин
