по-черному. Козлы, бля! Чисто конкретно, бля, козлы! Куда ни глянь — открытка чистая. Штрань и что надо байдань до полных голяков.
— Да что байданить там? — примирительно усмехнулся другой голос. — Сплошь мадаполам! Не кипеши, братан, пригони балек и того, типа прилуниться пора бы. Ты как?
— Конкретно — за, — ответил мой «братан», его голос я сразу узнала. — Пора прилуниться.
И дверь закрылась.
И непросто закрылась, а, судя по звукам, закрылась на замок. Шаги удалились, как и голоса. Я даже не сразу поняла, что произошло. В первые секунды облегчение даже испытала, что не заметили нас «братаны». А тут еще и американец меня отвлек.
— Вы поняли что-нибудь? — спросил он. — На каком языке эти люди разговаривают?
— На русском, конечно же, другого и не знают поди, уж не полиглоты. А вы еще собирались идти без меня. Через раз понимаете, а все туда же, — не упуская момента, принялась укорять его я.
— И все же, о чем они говорили? — невежливо перебил меня американец.
— Один пацан выразил недовольство по поводу слишком хорошего времяпрепровождения других — своих коллег.
— А при чем там открытка?
— Открытка, значит открытое помещение, — перевела я, — мол все нараспашку, заходи и что хочешь бери, а второй отвечает, мол брать-то там и нечего, сплошное барахло. Лучше, говорит, не ругайся, а дверь на замок закрой, потому что пора бы уже и в злачное место податься.
И тут до меня дошел наконец смысл их беседы. Я бросилась к двери и с силой дернула за ручку — без всякой пользы.
— Заперли нас! — закричала я. — Сволочи, заперли!
Американец ладонью зажал мой рот и торопливо зашептал:
— Тише, пожалуйста, тише — нас могут услышать.
Я же была не в себе от горя. Мой ребенок неведомо где, а мы попала в ловушку. Вместо того, чтобы ребенка выручать, я в подвале сижу.
— Это все вы виноваты, — прошипела я. — Из-за вас я вляпалась.
Американец тоже расстроился.
— Кто же знал, — оправдывался он. — В прошлый раз здесь все было открыто, но может мы услышим еще что-то полезное.
— Услышим, как же. Они же ясно сказали, что собираются в ресторане бухать, а не говорить вам здесь полезное. Вот-вот умру от разрыва сердца.
— Вы так боитесь? — удивился он.
— Не боюсь, а переживаю.
— Успокойтесь, пожалуйста.
— Успокоиться? Не смешите меня! Вы не знаете как переживает мать, когда теряет своего ребенка! Еще немного и наброшусь с кулаками на вас.
Он отодвинулся подальше и прошептал:
— Не надо, пожалуйста, это вам не поможет. Неприятное, конечно, положение, но давайте предадимся Богу — все в его руках.
Услышав это, я взвилась.
— Неприятное?! Вы втянули меня в полное дерьмо, а теперь советуете предаться Богу? — закричала я. — Думаете, это поможет?
— Уверен, что да.
Я заплакала, а что мне оставалось? Бездействие, в котором вынуждена была пребывать, пугало больше смерти. Мой Санька, мой сын в руках страшных людей, а я сижу в этом вонючем подвале и ничего не могу предпринять.
От этой мысли мне стало еще горше. Я плакала уже навзрыд, приговаривая:
— Санька! Мой Санька!
— Санька — это кто? — спросил американец.
Я готова была его убить, но ответила:
— Это мой сын.
Ответила и завыла в полный голос. Американец испугался.
— Пожалуйста, плачьте тише, — попросил он.
— Идите к черту! — посоветовала я и назло заорала во все горло.
Удивительно, что меня никто не услышал, кроме, естественно, американца. Зато он заерзал и запыхтел.
Чувствовалось, что впал растерянность.
— Ну хорошо, — наконец сказал он. — Не люблю этим заниматься и не должен, но раз ситуация требует — попробую.
Я перестала плакать и спросила:
— Что вы бормочете там? Чем вы не любите заниматься?
— Не люблю смотреть в будущее, — спокойно ответил он, этот странный человек.
В будущее он, оказывается, смотреть не любит! Жаль, что темно, и я не могу посмотреть на него — все ли у него дома?
— Вы что, шарлатан? — спросила я.
— Нет, что вы.
— А то немеряно их у нас развелось. Из-за границы приезжают, целые представления дают, бешеные деньги огребают, будто у нас своих мошенников мало. Не за этим ли и вы пожаловали к нам?
Американец, похоже, обиделся.
— Зря вы так, — прошептал он, — я не мошенник, и деньги меня не интересуют, и обманывать не собираюсь никого. Да мне и не нужно обманывать. Разве вас хоть раз обманул?
Я задумалась:
— Да нет вроде, но разве вас, мужиков, поймешь? Порой вы десять раз правду скажете, чтобы один раз вовремя соврать.
— Никогда так не делаю, — успокоил он меня. — Вы хотите узнать про своего ребенка?
— От вас?
— Не совсем от меня, но скажу вам я.
Как-то туманно он мне ответил.
— Я грамотная женщина и не верю в колдовство, — на всякий случай предупредила я, но лишь затем, чтобы скрыть любопытство.
— И правильно делаете, — одобрил он, — магия давно свои знания утратила. Человек сам ничего не хочет знать, потому знает лишь то, что хочет.
Я рассердилась. Проще простого напустить тумана — сразу все разглядят в этом тумане и ум, и необыкновенное знание и совершенство. Сама делала так не раз, так что пусть не старается — меня не надуришь.
— Если собираетесь обмануть, чтобы я не рыдала, так зря стараетесь. Уже взяла себя в руки и больше плакать не буду, — мужественно ответила я, но испугавшись, что он передумает, поспешила добавить: — А про ребенка, все же, скажите поскорей.
— Поскорей не получится, — ответил он. — Дайте мне свою руку и отвечайте на вопросы.
«Точно шарлатан,» — подумала я, но руку ему сунула. Надо же было хоть чем-то заняться.
Он сжимал мою руку и задавал вопросы. В основном они касались моего Саньки: когда и где родился, когда и где был зачат. Вопросов было много, всех и не упомнишь. Исчерпался американец не скоро, а, покончив с вопросами, надолго замолчал. Но окончательно не затих: до меня доносилось какое-то его бормотание. Однако и оно вскоре прекратилось — видимо, сложные у него там процессы шли.
Наконец наступила тишина. Я бы даже сказала — гробовая.
Я смотрела на решетку в потолке и прислушивалась к тишине. Очень не хотелось бесполезно тратить время, все надеялась: вдруг в ту комнату кто-то из «братанов» забредет и скажет где мой Санька. Признаться, я на это рассчитывала гораздо больше, чем на колдовство американца, но решетка источала и
