встреча, право, и как раз вовремя! А ну, хозяин, плесни стаканчик зелья для Джека! Твое здоровье, старик! Тысяча дьяволов, я рад тебя видеть!
Толпа глазела на собеседников, исполненная почти благоговейного восторга. То была встреча богов — Джека Гемлина и Юбы Билла. Все затаили дыхание Поставив пустой стакан, Гемлин первым нарушил тишину; щеки его слегка порозовели.
— Как ты сказал, — промолвил он, лениво, по своему обычаю, выговаривая слова, — как зовут человека, который зарезал мексиканца?
— Гэбриель Конрой, — ответил Билл.
2. МИСТЕР ГЕМЛИН ВСТУПАЕТ В ИГРУ
Арест прошел без осложнений. К удивлению шерифа, Гэбриель и не пытался сопротивляться; он подчинился судьбе с какой-то странной готовностью, словно арест был первым шагом к скорейшему решению вопроса, в котором он лично был заинтересован. Впрочем, как отметили некоторые наблюдатели, он в то же время обнаружил не свойственные его характеру расчет и осторожность. Он пожелал лично ознакомиться с ордером на арест, спросил, как было обнаружено тело убитого, и не захотел представить собравшимся никаких объяснений по поводу своего ареста, чем весьма разочаровал всех, знавших его как откровенного и простодушного человека; такое поведение Гэбриеля было расценено как преднамеренная хитрость и истолковано против него. Не сопротивлялся он и при обыске; ни оружия, ни чего-либо иного, изобличающего его вину, найдено при нем не было. Когда он увидел в руках шерифа наручники, то побледнел; стоявшие поблизости слышали, как он тяжело перевел дыхание и что-то запинаясь пробормотал в виде протеста. Шериф, храбрый человек, известный той способностью к быстрым и безошибочно правильным решениям, которая дается лишь верой в свои силы, приметив волнение Гэбриеля, преспокойно опустил наручники обратно в карман.
— Что ж, можно и так. Если желаете рискнуть, я не против!
Взгляды их встретились, и Гэбриель поблагодарил шерифа. Немое соглашение состояло в том, что, если Гэбриель попытается бежать, шериф застрелит его на месте.
Им предстояло отправиться со следующим дилижансом; пока же Гэбриеля, под надежной охраной, поместили в отдельной комнате на втором этаже. Там он обрел свое обычное спокойствие и попросил разрешения закурить трубку. Добродушный страж дал согласие, и Гэбриель во весь рост растянулся на койке. Сильный ветер стучал в окна и, прорываясь в щели, разгонял поднимавшиеся из трубки Гэбриеля клубы дыма по всей комнате. Страж, который был смущен, пожалуй, более Гэбриеля, несколько раз пытался завязать с ним приличный случаю разговор, пока Гэбриель не заявил ему с обычной своей прямотой:
— Не тратьте сил и не развлекайте меня; это не входит в ваши обязанности. А если у вас есть тут друзья и вам хочется немного поболтать, зовите их и не обращайте на меня никакого внимания.
Страж вздохнул с облегчением, когда к ним заявился Джо Холл, шериф.
— Вас желает видеть один джентльмен, — сказал он Гэбриелю, — можете беседовать с ним до самого отъезда. — Повернувшись к стражу, он добавил: — А вы заберите стул и сядьте за дверью. Это адвокат арестованного.
Удивленный Гэбриель поднял голову. Вслед за шерифом в комнату вошел юрист Максуэлл. Подойдя к Гэбриелю, он с суровой сердечностью протянул ему руку (должно быть, только что за дверью он смахнул ею с лица последние следы веселости).
— Не рассчитывал, что мы встретимся так скоро, Гэбриель. Как только мне рассказали обо всем и сообщили, что наш приятель Холл получил ордер на ваш арест, я немедленно пустился в путь. Если бы не охромела лошадь, непременно обогнал бы его. — Он помолчал, потом пристально поглядел на Гэбриеля. — Что скажете?
Гэбриель поглядел на него в ответ, но не произнес ни слова.
— Я подумал, что вам потребуется адвокат, — сказал Максуэлл; потом, чуть поколебавшись, добавил: — Мне кажется, я подойду для этого лучше других, поскольку знаю некоторые обстоятельства, предшествовавшие убийству.
— Какие обстоятельства? — спросил Гэбриель с тем же хитрым выражением во взгляде, которое уже повредило ему в общественном мнении.
— Черт побери, Гэбриель, — сказал Максуэлл, нетерпеливо поднимаясь со стула, — зачем повторять нашу первую с вами беседу? На этот раз дело посерьезнее и может обернуться для вас самым печальным образом. Задумайтесь на минуту. Вчера вы обратились ко мне как к юристу, чтобы я перевел всю вашу собственность на имя вашей жены: вы сказали, что уезжаете и больше не вернетесь в Гнилую Лощину. Не стану допытываться у вас, зачем вы приходили ко мне и зачем вели этот разговор. Хочу только подчеркнуть, что никому, кроме меня, этот разговор неизвестен. А если вы спросите меня как юриста, то скажу, что в свете предъявленного вам обвинения он приобретает чрезвычайную важность.
В ожидании ответа Гэбриеля Максуэлл привычным движением руки стер улыбку, замешкавшуюся в уголках его рта. Гэбриель хранил молчание.
— Гэбриель Конрой, — сказал юрист Максуэлл, впадая вдруг в просторечие Гнилой Лощины, — вы что, набитый дурак?
— Вот именно, — ответил Гэбриель с готовностью человека, которого просят подтвердить самоочевидную истину. — Именно так.
— Я нисколько не удивился бы, черт меня побери, — раздраженно подхватил Максуэлл, — если бы это было именно так. — Он умолк, как будто устыдившись своей вспышки, потом заговорил более спокойно и рассудительно: — Что ж, Гэбриель, если вы не желаете исповедаться мне, я исповедаюсь вам. Полгода тому назад я счел вас самозванцем. Полгода тому назад женщина, являющаяся в настоящее время вашей женой, обвинила вас в самозванстве, в том, что вы присвоили себе имя и права, вам не принадлежащие; что хоть вы и называете себя Гэбриелем Конроем, но она, Грейс Конрой, сестра истинного Гэбриеля Конроя, заявляет, что вы лжете. Она представила доказательства, свидетельства, — черт бы их все побрал! — продолжал свою речь Максуэлл, вздымая руки горе, словно актер, участвующий в мимическом представлении. — Не думаю, чтобы в то время нашелся хоть один юрист, который отказался бы поддержать ее иск, не счел бы ее доказательства достаточно вескими. Я отправился к вам; вы, конечно, помните нашу беседу. Вы помните и соглашение, к которому мы пришли. Должен вам сказать, что второго человека, столь убедительно признающегося в своей вине, не будучи виновным, мне не приходилось встречать. Пойдем дальше! Олли открыла мне глаза на причину вашего тогдашнего поступка; но обвинение, выдвинутое против вас, осталось непоколебленным; права этой женщины по-прежнему казались мне неоспоримыми. И вот она является ко мне и говорит, что вы человек, спасший ее, рискуя собственной жизнью, и что она считает неудобным начинать сейчас против вас судебное дело. Когда, несколько позже, она сообщила мне, что чувство благодарности, испытываемое ею к вам, переросло — ну, как бы сказать? — в нечто большее, что вы помолвлены и она склонна забыть о вашем дурном поступке, я подумал: что ж, черт побери, это очень по-женски; я ей поверил. Я не подозревал ее ни в чем, считал по-прежнему, что ее обвинения против вас справедливы. Да, сэр, все полгода я считал вас баловнем судьбы, облагодетельствованным легкомысленной женщиной. Я видел, что она любит вас, считал, что вы играете на ее чувстве. Да, я так считал, черт меня побери! Так вот, если вы признались, что вы набитый дурак, не следует ли и мне признаться, что я дурее вас вдвое?
Он умолк, смахнув рукой набежавшую улыбку, потом заговорил снова:
— Впервые я заподозрил неладное вчера, когда вы попросили меня перевести ваше имущество на имя жены и заявили, что уезжаете навсегда. Когда я узнал, что возле самого вашего дома убит мексиканец — а это был один из свидетелей, выставленных вашей женой — когда мне сообщили о вашем бегстве и о внезапном исчезновении миссис Конрой, мои подозрения стали складываться в цельную картину. Когда же я прочитал записку, посланную вам вчера вечером вашей женой и найденную сегодня утром рядом с трупом, последние мои сомнения улетучились.
С этими словами он вынул из кармана сложенную записку и вручил Гэбриелю. Гэбриель взял ее равнодушно и развернул. Это была та самая записка от жены, полученная им вчера вечером. Не выпуская
