не появится новый хозяин.
— Спасибо за доверие, Ваше Величество.
Я сдержано поклонился и мы с Мартой пошли прочь.
— Блин, никогда, мне ещё не приходилось так изысканно врать, — пробормотал я, когда мы отошли на безопасное расстояние.
— Ну, надо же когда-нибудь начинать, — утешила меня Марта, и помолчав добавила. — Кстати, не пойму одного, зачем тебе понадобилось моё присутствие? Ты сам отлично справился.
— Просто рядом с тобой, Невилл становится более покладистым. Подозреваю, что он в тебя тайно влюблён.
— Прекрати нести чушь, — обиделась она, и замолчала.
Мы подошли к дворцу, и увидели Кая с Гердой. Ребята стояли, взявшись за руки, и разглядывали лежащего на земле мёртвого человека. Лысый тип, в форме без знаков отличия, лежал на спине, и смотрел в небо широко открытыми глазами.
— Как банально, — тихо сказал я. — Гитлер отравился, а этот выбросился из окна… Кстати, Герда, а как его звали на самом деле? Не называть же эту тушку Гением и дальше.
Девушка вздрогнула, посмотрела на нас, потом улыбнулась и ответила:
— Его звали Стен, а фамилия у него была очень смешная — Тюлле.
— Тюлле, означает 'козявка'?
— Верно. Он её очень стеснялся.
— Ещё бы. Похоже, все диктаторы, вырастают из козявок…
Глава 24
Ход конём
(Мир Ириан. Замок Богусхольд — Северная марка).
Поле боя, не лучшее место для пикника, но согласитесь, ведь глупо находиться на природе и не замутить хороший шашлык. Мы раздобыли всё необходимое и расположились на той самой поляне, где проводили свои военные советы. Правда с тех пор наша компания заметно выросла. На земле были растленны льняные скатерти, уставленные тарелками со снедью, кувшинами с вином, свежим хлебом, зеленью. На двух, наспех слепленных мангалах жарилось мясо. Это ответственное задание, было поручено Толе, который гонял в хвост и в гриву, мобилизованных для такого случая замковых поваров. Дима сидел на камне и, терзая гитару, пел песни Высоцкого, Тимура Шаова, и Олега Медведева. Ему дружно подпевали, даже те, кто не знал русского языка. Варька, Норти и Том, дико вопя, играли в пятнашки, отвлекаясь, время от времени, на то, чтобы потискать унылую пятнистую крысу, сидящую в трёхлитровой банке. Я никак не мог поверить, что этот печальный зверёк и есть бывший Гроссмейстер Ордена Чистого Сердца, Мартин Стошальский, по прозвищу Пасюк. Маринка обнималась с Виталиком, шептала ему на ухо какие-то слова и счастливо смеялась. Иотар, беседовал с Эовилем, а помолодевшая лет на десять Диана Краузе, медленными глотками пила разбавленное вино из глиняной кружки.
Марта притащила два шампура с мясом, тарелку с хлебом, зеленью и помидорами, и мы, устроившись на траве, принялись утолять голод.
— А помнишь, нашу первую поездку на шашлыки? — мечтательно протянула она. — Через два дня после того, как ты в первый раз взял меня на Землю. Мы тогда отмечали присвоение Витальке звания Мастера у Толика на даче.
Я поперхнулся.
— Естественно помню. Тебе тогда было одиннадцать лет, и вела ты себя просто отвратительно.
— Ерунда. Ты как всегда преувеличиваешь.
— Ага, конечно. Вспомни: мы пошли в ларёк за пивом, оставив тебя одну, буквально на десять минут, и за это время, ты умудрилась сожрать восемь полусырых шашлыков!
— Во-первых, не восемь, а всего семь, а во-вторых, сами виноваты, не стоило шляться где попало, бросив на произвол судьбы несчастного ребёнка.
— Восемь, восемь, не надо врать. Ты ещё их запила маринадом из кастрюли с сырым мясом. Бррр, ну и гадость.
— Совсем даже не гадость — кисленько, вкусненько…
— Прекрати, меня сейчас стошнит. А как ты мучалась потом всю оставшуюся ночь! Если бы не Таня, с её талантом лекаря, не знаю, чем бы окончилось дело.
— Да брось, отлежалась, не в первый раз.
— Это ты сейчас так говоришь…
Марта не выдержала, рассмеялась, и я с удовольствием присоединился к ней. Дело сделано, наши друзья освобождены, захватчики разбиты и теперь, сидят в ямах, ожидая решения собственной участи, работники стаскивают в кучи уцелевшую технику, и жгут ее, используя для этого, остатки топлива. Всё вроде хорошо, только один вопрос, мешает в полной мере насладиться радостью победы…
— Мы так и не решили, что делать с Игроком, — сказал я и посмотрел на Марту.
Та перестала улыбаться и погрустнела.
— Имеешь в виду Рингера? Господи, Олег, ну неужели даже сейчас ты не можешь расслабится. Давай, выпей вина, закуси. Я схожу за добавкой… Тысячу лет уже не пробовала такого вкусного мяса. Забудем о проблемах, хотя бы на сегодня.
— Ладно.
— Что ладно, что ладно, как будто я тебя не знаю! Будешь сидеть весь вечер, с выражением мировой скорби на кислой роже. Пойду лучше к Балалайкину, попрошу, чтобы спел мой любимый 'Вальс гемоглобин', а ты можешь оставаться тут!
— Мне страшно, Марта… — тихо сказал я. Она, уже вставшая на ноги, вздохнула и вновь села на место.
— Боюсь, что дело зашло слишком далеко, и даже уничтожение всех трофеев, не сможет спасти этот мир от стерилизации.
— Пока Рингер здесь они не смогут это сделать.
— Вот именно, что пока. Сейчас он сидит в часовне, набирается сил. Но что ему мешает в один прекрасный день просто тихо уйти, по английски, не прощаясь? Мы в любом случае, не сможем его остановить. Скроется с наших глаз, потом найдёт Проводника, и адью, ищи ветра в поле… Вот если бы нам удалось найти способ, задержать его здесь, на неопределённо долгий срок… — я опустил голову и впился пальцами в непослушные волосы.
Марта долго молчала. Потом неожиданно хлопнула меня по плечу.
— Знаешь, мне пришла в голову, абсолютно сумасшедшая идея… Мы не можем даже подумать об убийстве Рингера, правильно? Но убивать совсем не нужно, достаточно просто усыпить. Это ведь не принесёт вреда его здоровью, верно?
— Но как это сделать? Подсыпать димедрола в компот? Не смешно.
— Нет, есть другой, более надёжный способ…
Старый авиатор, Дон Ричардсон, сидел за столом в крошечной камере, и бездумно гонял по доске, маленький шарик, слепленный из хлебного мякиша. Когда я вошёл, он посмотрел на меня устало и беспомощно.
— Добрый день, Дон.
— Добрый… день.
Пленник нерешительно поднялся с места и робко протянул руку. Я в два шага пересёк камеру и крепко сжал его ладонь.
— Как ваши дела?
— Да как сказать… пока неплохо. — Он вымученно улыбнулся и быстро опустил глаза. Я покачал
