которых можно усыновить или удочерить. Но Карла и слышать не хотела ни о чем подобном.
Она ходила мрачная и подавленная, и ему передавалось ее отчаяние. Он стал чувствовать себя неуверенно: само его мужское начало было поставлено под сомнение.
Карла становилась все более язвительной и саркастичной, а временами сварливой и злой – Уолкеру приходилось ходить вокруг нее на цыпочках.
Потом случилась авария в Юджине – и в ту ночь Уолкер здорово напился. На следующий день Карла бросила в слезах:
– Я не желаю больше быть с тобой.
И ушла. Собрала вещи и исчезла насовсем.
Вскоре адвокат вручил Уолкеру заявление о разводе – сама Карла уехала в Рино на шесть недель. Пришлось заложить часть акций 'Ор-Колл', чтобы оплатить издержки. Первое время Уолкер пребывал в своего рода эмоциональной анестезии, но, когда все осталось позади, его душу начали терзать печаль и болезненное, как жало, ощущение потери. Именно тогда он понял, что любит ее.
Но Карла снова вышла замуж, за другого пилота, капитана из 'Юнайтед эрлайнс', который был старше ее на двадцать лет, и Уолкер узнал потом из разговоров в кругу пилотов, что она благополучно забеременела и довольна жизнью.
Ладно, люди могут жить без руки, без глаза и даже без обеих ног. Тем более можно прожить без любви. Уолкер с головой окунулся в работу, набирая каждый месяц максимум дозволенных Ассоциацией пилотов часов, и даже больше. Он выходил из оцепенения, занимаясь неустанным поиском заказчиков для 'Ор-Колл': вел переговоры о заключении контрактов на воздушный фрахт с рыболовными компаниями по всему побережью, местными типографиями и прочими представителями мелкого бизнеса в горных городишках, куда машиной можно было добраться только в сухую погоду.
Затем министерство связи объявило конкурс на получение контракта: речь шла о доставке в течение дня срочной почты в захолустные провинциальные города. Это означало полеты по ночам, в дождь, в снег и множество прочих опасностей. Уолкер сделал все, чтобы заполучить этот контракт, и начал летать сам в 'лире' от Сакраменто до Юрека, каждые двадцать четыре часа с четырьмя посадками по пути – по большей части в плохую погоду, вслепую, ориентируясь по приборам и позывным радиомаяков. Контракт оставлял за пилотом право не лететь в непогоду, но вся штука была в том, что если не летишь, то тебе и не платят.
Это были не полеты, а сплошной зубовный скрежет. Шесть ночей в неделю – такое долго не выдержишь. Начинаешь принимать небольшие, безобидные на вид таблеточки в форме сердечка – легкий допинг, чтобы привести себя в норму. Затем начинаешь принимать их по две, по три и четыре штуки за раз, и через какое-то время у тебя в каждом полете карманы битком набиты таблетками, нервы натянуты, как тетива у лука, а мозг начинает играть с тобой злые шутки: ты соображаешь слишком медленно; сдираешь резину с шин при резком торможении; неправильно оцениваешь высоту и клюешь носом так, что едва успеешь выровнять машину и выпустить шасси; или летишь в чистом ночном небе и вдруг видишь, как из облака тебе подмигивает Карла или на тебя пикирует северовьетнамский 'МиГ-21', бесшумно выплевывая струи огня из пушек, спрятанных в крыльях, и, пытаясь уйти из-под обстрела, ты едва не врезаешься в верхушку горы.
Уолкер понимал, что начинает рассыпаться по частям, и решил привести себя в порядок: взял две недели отпуска и поселился в Тахо в мотеле на берегу озера. Несколько дней ушло на то, чтобы отвыкнуть от таблеток, и эти дни превратились в настоящую пытку, но он знал, что делает. Он часами валялся возле плавательного бассейна, впитывая в себя лучи горного солнца – была середина июня, – а вечерами поигрывал в долларовую рулетку и двухдолларового блэк-джека. Уолкер чувствовал, как напряжение уходит из него, как вода из колодца. Он стал ходить на прогулки, встречаясь от нечего делать с разведенными женщинами, которых всегда хватало в казино: они с готовностью вешались на шею любому мужчине, не задавая лишних вопросов и не связывая его никакими обещаниями.
Но Уолкер по-прежнему видел Карлу в каждой женщине, с которой спал, и не было никакого способа излечиться.
Он вернулся к работе в конце июня и летел на старом 'Ди-Си-Би' в Портланд с грузом для бумажной фабрики, когда врезался в высоковольтные провода.
Тому не было никакого оправдания. Правда, моросил мелкий дождь, но он летел в первоклассный аэропорт точно по курсу и при видимости достаточной, чтобы обозревать землю с высоты семи или даже восьми тысяч футов. Машина была в исправности, а второй пилот сверялся с картой и ничем не отвлекал его внимания. Но голос девушки-диспетчера, ведущей посадку, напомнил Уолкеру голос Карлы, и он мысленно представил ее лицо, вместо того, чтобы следить за приближающейся землей. Второй пилот в это время возился с закрылками и шасси, и самолет, слишком быстро сбросив высоту, зацепил правым колесом высоковольтку. Машина описала дугу, врезалась в землю левым концом крыла и завертелась волчком на полосе. Шасси сломалось, винты – тоже, фюзеляж треснул по швам, левое крыло отломалось у самого основания – словом, самолет, пробороздив брюхом траву, развалился на полудюжину кусков.
Уолкер остался висеть на ремне в перевернутом сиденье, равнодушно слушая вой сирен 'скорой помощи', визг шин и свист пены из огнетушителей, а затем команда спасателей взломала кабину и вытащила его и второго пилота наружу. В санитарной машине Уолкера осмотрели врачи, но ничего не нашли, кроме синяков и нескольких царапин. Второй пилот расшиб себе голову, ударившись о штурвал, и целых двенадцать часов был на грани жизни и смерти, а Уолкер все это время сидел в больнице; но парень пришел в себя, так что хотя бы убийцей Уолкер мог себя не считать.
Но из-за обрыва проводов без электричества остались две фабрики, четыреста жилых домов и торговый центр. Весь город был взбудоражен, страховая компания пришла в ярость, и, когда правительство лишило Уолкера лицензии пилота, руководство 'Ор-Колл' не замедлило вышвырнуть его на улицу. Они согласились списать угробленный самолет в счет вложенного Уолкером пая, и хотя остались при этом в накладе, готовы были понести убытки, лишь бы избавиться от своего бывшего партнера раз и навсегда.
Уолкер оказался на улице даже без жестяной миски, чтобы собирать в нее милостыню. У него не было ни денег, ни лицензии; в любом случае, после такой аварии он не смог бы получить работу ни в одной компании, имеющей отношение к авиации. Его не брали даже кассиром в аэропорт.
У летчиков есть некая своя гордость. Они не хотели видеть Уолкера, ибо он самим своим присутствием невольно напоминал: такое может случиться с каждым из них. Авария стоила 'Ор-Колл' половины ее контрактов, и пилоты не потерпели бы даже намека на то, что человек, подобный Уолкеру, может считаться членом их братства и пользоваться их снисходительностью: летчики подозрительны и не терпят халатности и беспечности в воздухе. Если бы это был несчастный случай, Уолкер мог бы рассчитывать на сочувствие и поддержку товарищей, ибо кто из пилотов не попадал в беду, – но если ты влип по собственному разгильдяйству и глупости, ты опозорил все братство. Уолкер мучился, но не винил этих людей, поскольку сам был одним из них.
И теперь в двадцать девять лет он потерял все.
Уолкер два месяца работал на бензоколонке в Таксоне и пропивал зарплату, когда его нашел майор.
– Ты, наверное, не помнишь меня. Я Харгит, Лео Харгит.
– Я тебя помню, майор.
Майор подкатил к бензоколонке в 'линкольн-континенталь' четырехлетней давности. Солидная машина, под стать самому майору. Серые со стальным отливом волосы гладко зачесаны на пробор. Длиннокостное, шести футов высоты тело, стройное и тугое, – в отличной форме. Сейчас он был в штатском – в легком светло-сером костюме, явно сшитом на заказ. Когда Уолкер видел его последний раз в Гуи, майор носил форму 'зеленых беретов'.
У Харгита была ослепительная улыбка: зубы ровные и белые, как надгробия на военном кладбище. Он обладал тем особым обаянием, которое свойственно некоторым людям, привыкшим командовать другими.
Он выбрался из машины и обменялся рукопожатием с Уолкером. Майор не относился к числу тех, от чьего пожатия трещит ладонь, но хватка его была крепкой, хотя, здороваясь, он жал всегда вполсилы.
– Мне сказали, что тебе приходится туго, капитан?
– Зато нет проблем с выплатой подоходного налога.
– Тут найдется местечко, где можно поговорить?
