Фаренгейту, но Уолкер покачал головой:
– Мы еще не пересекли штормовой фронт. Внутри его ты получишь десять-пятнадцать градусов. И град, несущийся по ветру со скоростью шестьдесят узлов в час, запросто пробьет кучу дырок в крыльях этого самолетика. Это не грузовой лайнер военно-воздушных сил, майор.
Остальные прекратили разговоры – они могли теперь наблюдать шторм воочию, и нависшая над ними угроза начала доходить до их сознания, оттеснив прочие страхи и радость по поводу удачного ограбления.
Бараклоу подался вперед, и Уолкер ощутил на своей шее его дыхание, смешанное с запахом ментоловых сигарет.
– Послушай, майор, я думаю – он прав. Это тебе не ливень во время муссона.
– Град, – изрек Эдди Барт, – вовсе не то развлечение, которое нам сейчас нужно.
– Ну вот, кажется, до всех дошло, – заключил Уолкер. Во рту у него вдруг пересохло. Он крепко сжал штурвал и надавил правой ногой на педаль руля поворота. – Все, я поворачиваю.
Майор собрался что-то возразить, но тут они вошли в штормовой фронт, и самолет тряхнуло. Порыв ветра ударил под брюхо делающей вираж машине, но Уолкер, чувствуя это, развернул тяжелый левый элерон. Ему удалось выровнять самолет, и он дал ветру закончить за него маневр. Теперь впереди по курсу оказались горы, и Уолкеру пришлось включить двигатели на полную мощность, задрав нос для подъема, на что машина при таком низком давлении отозвалась весьма вяло. Еще полминуты – и Уолкеру стало ясно, что это дохлый номер.
– Так ничего не выйдет, – сообщил Уолкер. – Придется развернуться, чтобы набрать высоту.
Майор ничего не ответил. У Уолкера не было времени, чтобы оглянуться на него, но он знал, что этот человек чувствует сейчас раздражение, но не страх.
По крайней мере, майор не спорил.
Уолкер развернулся на девяносто градусов и вновь взял курс на восток – ветры, несущие передний край штормового фронта, гнали машину вперед, пока Уолкер набирал высоту. Им надо было набрать по меньшей мере пять или шесть тысяч футов, прежде чем повернуть снова на север и попытаться перелететь через горы, – а в действительности хорошо бы подняться еще выше, на семь с половиной тысяч футов, ибо никогда не знаешь, на какие воздушные ямы можно наткнуться в этих каньонах. При низком давлении и тяжелом грузе на то, чтобы набрать такую высоту, уйдет немало времени.
Улучив минутку, Уолкер взглянул на майора и увидел, как в раздумье прищурились его глаза на бесстрастном с ястребиными чертами лице. Позади остальные вновь заговорили прерывистыми голосами: их явно прошиб пот от страха – всех, кроме майора, который молча смотрел вперед. На скулах его ходили желваки. Майор думал, вынашивал какой-то план. И возможно, даже хороший.
В прежние, теперь уже далекие дни Уолкер встречал майора Лео Харгита в Тан-Сон-Нхите и Да-Нанге, но они не были даже приятелями, и, вернувшись в Штаты, Уолкер и думать забыл о нем, пока майор сам не нашел его в Таксоне.
К тому времени от прежнего Уолкера уже почти ничего не осталось. Он был хорош на войне и не слишком годился для чего-либо другого. Во Вьетнаме ему доверяли самолет стоимостью в полмиллиона долларов и десять человеческих жизней, но теперь, после партландского инцидента, ему никто не доверил бы и 'кукурузника'.
Уолкер не служил в военной авиации, но летал на медэвакуационных самолетах над полуостровом Индостан в течение трех лет, откладывая деньги за сверхурочные вылеты, и дважды получал надбавки за участие в боевых действиях. Несколько раз его обстреливали с земли, но ни разу не сбили; сейчас ему было двадцать девять, и летал он с семнадцати лет – налетав одиннадцать тысяч часов. До Портленда его ценили очень высоко, как одного из немногих пилотов, способных летать на всех возможных машинах: от одномоторных развалюх до реактивных истребителей.
Скопив достаточно денег, Уолкер вернулся в свой родной город – Сакраменто и купил себе членство в третьеразрядной авиакомпании, осуществлявшей грузовые и пассажирские перевозки на Западном побережье и выполнявшей чартерные рейсы по всем городишкам Северной Калифорнии и Южного Орегона, между которыми не было регулярного воздушного сообщения. 'Ор-Колл эарвейс' располагал 'лиром', двумя двухмоторными 'апачами', 'конвейром' и 'Ди-Си-Би', а когда Уолкер внес свой пай, они вложили почти весь свой капитал в то, чтобы купить почти новый 'Бритиш-Дарт-500' – лайнер с двумя турбореактивными двигателями, способный взять на борт пятьдесят шесть пассажиров или несколько тонн груза. Уолкер, сделав свой взнос, стал владельцем одной пятой акций компании – это было то, чего ему всегда хотелось, и тот первый год оказался самым счастливым в его жизни, но он же – увы! – стал и последним.
Все начало разваливаться, когда один из пилотов сломал ногу по дури и пришлось едва ли не за полчаса подыскивать ему замену, чтобы лететь в Юджин с четырьмя людьми на борту на манер воздушного такси. Тупица, которого они наняли, забыл выпустить шасси в Юджине и грохнулся на брюхо при посадке, угробив 'апач', а самое главное – себя и всех пассажиров.
В результате компанией занялось Национальное управление безопасности на транспорте: на две недели их лишили лицензии, но и после этого настырные правительственные чинуши не упускали ни одного случая, чтобы сунуть нос в дела 'Ор-Колл эарвейс' под предлогом проверки соблюдения норм безопасности.
Компания кое-как, но все же держалась и, возможно, пережила бы тяжелые времена, если б именно тогда Уолкера не угораздило попасть в беду.
Он встретил Карлу на вечеринке в Сан-Франциско меньше чем через неделю после того, как стал полноправным совладельцем 'Ор-Колл'. Уолкер был окрылен успехом и сумел заразить и ее своим оптимизмом. Она работала стюардессой на 'Норвест Ориент', но ей не слишком нравилось это занятие: 'Я из тех девушек, что любят домашний уют, и мне не нравится мыкаться по отелям, Кит'. За четыре месяца до того, как Уолкер встретил ее, она уволилась со службы и поступила на должность кассира в аэропорту, но честно призналась, что больше всего хотела бы обзавестись домом и стать просто женой и матерью.
Это его устраивало. Карла любила яркие тряпки, но у нее было премилое личико с огромными, цвета оникса, томными глазами. Хрупкая, симпатичная девушка, немного взбалмошная, с быстро вспыхивающей улыбкой и здоровым красивым телом. Уолкеру было хорошо с ней поначалу.
Он не ломал особенно голову, любит ли он Карлу, – ему не так часто доводилось иметь дело с женщинами, и он знал о любви лишь из книжек. Всю жизнь с тех самых пор, как в девять лет он построил свою первую модель аэроплана, единственным смыслом существования для него стали самолеты. Но в армии, уставая до изнеможения и рискуя головой, он представлял, как скопит денег, купит авиалинию, женится и заведет детей. Так он убьет двух зайцев сразу: добьется положения в обществе, обзаведясь, как подобает солидному гражданину, семьей, домом и собственным бизнесом, и при этом останется свободным художником – пилотом, которому есть на чем и куда летать. Единственная подлинная свобода – быть в вечном движении, пересекая небо, подобно вольной птице.
Через пять недель после того, как Уолкер встретил Карлу, он женился на ней, и это тоже произошло в тот самый счастливый год. Год, когда он наслаждался вовсю: обильная выпивка, веселье и вволю секса. Карла знала толк в самолетах и сумела войти в его жизнь не как сторонняя наблюдательница.
Но Карле не удавалось забеременеть.
Они обращались к врачам. Карла принимала гормоны, делала анализы. Боже, в какую это влетало копеечку! Но все оказалось тщетно, и после года мытарств врач-андролог набрался мужества, чтобы заявить Уолкеру:
– Я так огорчен, мистер Уолкер. Вам бы лучше попробовать искусственное осеменение – слышали о таком? Это, пожалуй, единственный выход, если вы с женой по-прежнему категорически не хотите стать приемными родителями, взяв детей из приюта. Видите ли, вы стерильны. Нет, не тревожьтесь о своей потенции, она здесь ни при чем. Это связано с некими особенностями, закладывающимися еще в утробном состоянии в результате несовместимости на генном уровне вашего отца и матери. Ваши сперматозоиды не функционируют, как положено, и потому вы не можете оплодотворить свою жену... равно как и любую другую женщину, окажись она на ее месте. – Тут врач лукаво подмигнул. – Знаете, это в некотором роде преимущество, о котором другие мужчины могут лишь мечтать.
Сначала новость не показалась Уолкеру столь уж существенной. В конце концов, столько есть детей,
