– Патрульный, вы испытываете мое терпение.
– О, неужели?
– Первое. Численность подразделений составит свыше четырех тысяч. Это немного сужает 'щель', как вы изволили выразиться, не так ли? Второе. Наш кордон не станет стоять на месте, он будет двигаться, круг оцепления станет постепенно сужаться. Третье. Даже предположим, кто-то из беглецов сможет проскользнуть через цепь – им все равно не удастся далеко уйти на своих двоих, а если они попытаются украсть автомобиль, их остановят на блокпосту. Наши посты стоят на всех дорогах на протяжении сорока миль каждые десять. Нет, дайте мне закончить! Вы последний раз пытаетесь выставить меня дураком! Я не знаю, чем я вам не угодил, но вы все время пытаетесь подставить мне ножку. Поймите же, наконец: если бы я решил, что не гожусь для этой работы, то сам бы вышел из игры. Я пойму, что мне пора в отставку, раньше, чем кто бы то ни было. Но больше я не желаю, чтобы вы лезли не в свое дело. Можете прямо сейчас отправляться домой и там уже практиковаться в красноречии.
– А почему не здесь? – возразил Вашмен. – Это нечестно: вы вот произнесли целую речь. Хорошо! Но теперь моя очередь. Первое. Что произойдет, если они направятся прямиком к вашим подразделениям Национальной гвардии, держа пистолет у головы несчастной женщины, и преспокойно улетят вместе с заложницей на ближайшем военном вертолете? Сколько среди этих новеньких мундиров таких солдат, которым не слабо драться, когда у противника женщина вместо щита? Второе. Любой индеец с мало- мальскими мозгами сумеет залечь и дать кордону пройти мимо, а затем вскочить на ноги и затеряться в голубой дали. Послушайтесь голоса рассудка, признайте достоинства 'зеленых беретов' в этой области. Третье. Когда они, все пятеро, уйдут живыми и невредимыми и оставят вам мертвое тело миссис Лэнсфорд, то вы и без моей помощи окажетесь дураком.
Когда Вашмен обошел вокруг трейлера, он увидел, что Лэнсфорд сидит на крыльце и сжимает и разжимает здоровые кулаки. Вашмен махнул Баку Стивенсу и направился к лошадям. Отвязал двух и повел к трейлеру. Стивенс быстро припустил к платформе-прицепу, опустил заднюю дверцу, сделав из нее сходни, и Вашмен прошел внутрь прицепа, чтобы завести туда лошадей, Стивенс поднял за ним дверцу, закрыл на засов, а Вашмен перелез через ограждение наружу.
Там уже стоял Вискерс.
– Вы думаете, что делаете?
Вашмен глянул в сторону дома. Лэнсфорд сидел, обхватив голову так, словно она весила полтонны. Он не мог их слышать. Вашмен сказал:
– Хочу попытаться вернуть ему жену.
– Очень благородно.
– Нет. Это моя работа.
– Вы живете в прошлом. Эта работа не для одиночек. Здесь вам не как в одном из тех фильмов, где дюжий индеец-разведчик выходит на тропу войны, чтобы освободить белую женщину из лап дикарей. Вы оба ничем не лучше меня, но хотите победить пятерых солдат, вооруженных и отчаянных, которые знают, что делать. Они – команда, а вы – нет. Чтобы их остановить, нужна большая организованная команда. Вы просто дадите себя убить, и, возможно, из-за вас убьют и женщину тоже.
Вашмен проверил крепость замка на задней дверце и обернулся:
– Вы можете попытаться остановить меня, если хотите.
– Например, мы позвоним вашему начальству и посмотрим, что они скажут.
– Валяйте.
Вискерс не смог скрыть своего удивления.
– Так и сделаю. Вы ждите здесь, пока я не получу ответ. – И он повернулся, чтобы уйти.
– Не собираюсь я дожидаться.
Вискерс схватил его за руку и рванул к себе:
– Будьте вы прокляты, упрямец! Что мне, на вас наручники надеть?
Вашмен спокойно глянул на него:
– Попробуйте.
– Патрульный, стоит мне крикнуть – и мы вобьем вас в землю, как колышек для палатки.
– Давайте. И потом можете объясниться насчет меня у себя в бюро, когда вернетесь ни с чем, если не считать трупа миссис Лэнсфорд.
– Вы не правы.
– Может, и так. Если я не прав, значит, я не прав – и только. Если ошибаетесь вы, то для вас это конец. Вы по-дурацки идете ва-банк, Вискерс. Если бы я ставил на вас, то мигом бы вылетел в трубу. – Вашмен открыл дверь и забрался в кабину.
Вискерс отступил назад. Он ничего не сказал. Его непроницаемые глаза следили за Вашменом.
Вашмен врубил стартер, движок чихнул и заурчал. Индеец потянулся к включателю передних фар, и тут дверца с другой стороны кабины открылась, и внутрь забрался Бак Стивенс.
– Как, ты не дождался своего преданного белого друга? Ты не должен идти на такой риск, Бак.
– Кто сказал?
– Если я ошибусь, то моя голова окажется в корзине. Если ты будешь рядом, то твоя тоже. Я не хочу просить тебя подставлять шею под топор.
Стивенс захлопнул дверцу:
– О'кей. Вот и не проси!
Машина зарычала, Вашмен включил верхние фары, и они озарили холмы, причем световые лучи метались, как у поисковых прожекторов.
Трясясь в высокой кабине старого тягача, Вашмен без труда мог направлять фургон по следам восьми лошадей: никто бы не смог скрыть отпечатки стольких копыт в мягкой глине.
– Кимо саиб, может быть, я дубина, но что, если они оглянутся и увидят свет от нашей машины?
– Надеюсь, что так и будет.
– Надеешься?
– Заставить их поволноваться нам бы не повредило.
Чужая куртка жала в плечах. Вашмен с треском открыл окошко, чтобы проветрить душную от тепла мотора кабину. Следы копыт взбирались по все более крутому склону, и мотор с трудом вытягивал трейлер с лошадьми. Половина третьего ночи – скоро быть рассвету, если не начнется буран. На вершинах ветер гнул деревья, и в лобовое стекло бились редкие снежинки, но фронт бури пока не двигался, он стоял черным полукругом в восьми или десяти милях к западу. Вашмен знал повадки снежных буранов: они смирные, пока не накопят сил, и тогда – держись. Он знал также, как они, подобно ядерному взрыву, вырывают с корнями деревья, сносят крыши домов, переворачивают грузовики, забрасывают коров и лошадей в каньоны. Вашмен помнил ураган два года назад, ранней осенью; от него пострадали десять тысяч индейцев навахо, лишившиеся половины своих овец, и им грозил бы голод, если бы не доставка продовольствия по воздуху.
Это была ночка из тех, когда больше всего на свете хочется быть дома в теплой и уютной постели. Именно в постели со здоровой крепкотелой Лайзой, прикорнувшей под боком и согревающей своим теплом, – так хочется вести с ней ленивый разговор или долго и сладко молчать, пока она вновь не пожелает заняться любовью. Нервные окончания его рук и губы помнили нежные прикосновения ее тела и упругость кожи. Сейчас она, должно быть, спит, но через несколько часов отправится в Даунтаун открывать магазин и вряд ли станет тратить слова на то, чтобы печалиться по поводу его отсутствия. Лайза не домохозяйка, которая вечно сетует на житейские неурядицы. И никогда ею не станет.
Мысли о ней выбили его из колеи, точнее, сам тот факт, что он вообще вспомнил о ней. Сейчас не место и не время для столь сладостных раздумий.
Вашмен взял себя в руки.
– Ты загрузил все нужное в грузовик?
– Насчет 'все нужное' не знаю. Но ты сам, черт возьми, позаботился о том, чтобы не путешествовать налегке. Чего там только нет: снегоступы, походные одеяла, топоры, веревки – я и не знал, что мы снаряжаемся в полярную экспедицию.
– Лучше перебрать, чем недобрать, не забывай.
