Отныне для меня настало время, полное хлопот, и я совершенно забыла свои книги, занятая домашними делами. Успокоившись душою, я стала задаваться вопросом, почему все эти долгие месяцы и годы я праздно влачила свои дни от рассвета до заката, и не молилась, не ходила в паломничество… Все мои несбыточные мечты, все мои долгие раздумья — разве это о нашем здешнем мире? Разве может в нём жить человек, подобный принцу Гэндзи? И офицер дворцовой гвардии Каору тайно поселил свою любимую в Удзи[81] — тоже в несуществующем мире. Ах, как же замутнён был мой разум! Теперь-то я прониклась тщетой былых своих упований, тут бы мне и очнуться, заняться делом, но я этого не умела…
Во дворце, где я служила, никто не верил, что я порвала со светом и затворилась дома, мне передавали это знакомые дамы, да и приглашения я не переставала получать. Когда же мне прислали специальное приглашение, в котором было велено «представить молодых особ», моих племянниц, я не могла уже этим пренебречь и явилась вместе с ними. В связи с их выходом в свет, мне также приходилось время от времени посещать дворец, но теперь уж в моём сердце не было места честолюбивым и безосновательным надеждам, которые я питала в прежние дни.
Я всего лишь сопровождала молодых и от случая к случаю являлась ко двору, мне далеко было до опытных придворных дам, которые в любых обстоятельствах держат себя так, словно они-то уж знают, что делать. Я не была уже юной начинающей прислужницей, но никто не воспринимал меня и как умелую фрейлину, скорее было особое отношение, как к гостье, выполняющей некоторые поручения. Положение это было неустойчивым, но ведь и для меня оно не было единственным смыслом жизни, и хоть вокруг были люди достойнее меня, я совершенно не испытывала зависти, наоборот, чувствовала себя свободнее, когда приходила в назначенное время, а в минуты досуга запросто беседовала с другими дамами. Ни во время дворцовых торжеств, ни во время других редкостных и интересных событий, я не считала возможным вмешиваться не в свое дело или бросаться людям в глаза, словом, вести себя нескромно, я предпочитала проводить время, слушая других.
* * *
Когда я была в свите принцессы во время её посещения императорского дворца, вечерний месяц светил очень ярко, и я, вспомнив о том, что здесь во дворце пребывает богиня Аматэрасу, которую мне следует почитать, решила воспользоваться случаем и помолиться ей. Четвёртая луна года бывает ясной, и при свете её я стала искать это место. Даму по имени Хакасэ, которая служила там, я знала. В тусклых лучах лампадки она выглядела пугающе старой и сама внушала священный трепет. Она долго мне обо всём рассказывала и казалась в это время не человеком, а воплощением самой богини.
На следующую ночь месяц опять был ясный, и мы, несколько дам, открыли восточные двери дворца Глициний[82] и, беседуя, любовались луной. Увидев, как проследовала в высочайшие покои госпожа из Сливового павильона[83] со своей свитой, мы поражены были изяществом повеявших ароматов и роскошью этой процессии, но тут же кто-то из дам сказал, что если бы жива была покойная государыня, то это она бы сейчас следовала к государю. Меня это очень тронуло, и я сложила:
Это было зимой, в такую ночь, когда ни луны, ни снега, чтобы любоваться. Хотя и звёздное, небо было тёмным, но до самого рассвета мы с дамами из свиты хозяина дворца [85] проговорили о разных вещах, и только на заре одна за одной дамы стали прощаться. В память о нашей беседе мне прислали стихи:
И я тоже так чувствовала, даже удивительно, как сходны оказались наши мысли:
Когда я проводила ночь в покоях принцессы, я слышала, как на пруду птицы до утра непрестанно кричали и хлопали крыльями, мне тоже не спалось.
Так шептала я сама себе, а дама, лежавшая рядом, услышала и заметила мне:
