противника, чтобы тут же появиться за его спиной.
– Ну вот и славненько: решился, попробовал! Медведь должен быть хищником, – произнёс молодой человек, толкнув атакующего в плечо. – Как вы себя чувствуете, Дмитрий Степанович? – спокойно поинтересовался он и, быстро смещаясь в сторону, шагнул вперед.
Медведь застыл на месте, вытянувшееся лицо побелело, расширенные глаза скользнули по лицу Анатолия и застыли.
– Кто ты? Откуда знаешь? – забормотал он. Напрягся, устремляя взгляд вглубь себя, как если бы искал ответы на свои же вопросы, но вместо этого родил самый правильный вопрос. – Откуда ты?
Анатолий вспомнил розовый асфальт, клоунов-милиционеров, усаживаясь на трубу коллектора, устало произнес:
– Меня больше интересует, где я?
Плечи телохранителя поникли, голос затих, взгляд опустел.
Время замедлилось. Растягивая мгновенья в минуты, оно превратилось в тягучий сироп, в котором маленькой безвольной мушкой барахталось ускользающее сознание. Собрав остатки воли в кулак, профессор схватил своё «Я» за хвост и вытащил его на поверхность сознания. Пока его внутренняя сущность не исчезла, поспешил открыть глаза.
Он лежал на заснеженном асфальте. Рядом торчал из сугроба наполовину высвобожденный «Пассат». Выглянув из-за колеса, в которое он уперся головой, профессор решил, что бредовое беспамятство ещё не до конца отпустило его сознание. Невысокий мужчина лет тридцати, обмотанный куском простой материи, стоял посреди двора и как-то лениво взирал на мечущееся около машин безумное существо, лишь отдаленно напоминающее человека.
Лёгкая накидка, светлые кучерявые волосы, волнистые бородка и усы. Проницательные глаза, пылающие внутренней силой. Стоп! Один глаз едва заметно отличается: он как бы новее и ярче другого, словно его только что вставили в пустую глазницу.
«Виремельян!» – догадался Медведев, рассматривая преобразившегося молодого человека.
Подлечивший чужое тело, Вирусапиенс невозмутимо наблюдал за прыгающим вокруг него живым комком ярости и бессильной злобы. Сияющая аура, окружавшая его тело, вспыхивала каждый раз, когда в неё впивался ветвистый разряд. Выстреливая черные молнии, размазанное в воздухе пятно на мгновенье остановилось.
Профессор вздрогнул, наталкиваясь на нечеловеческий взгляд Коваля Ивана Васильевича, вспомнил о своем положении и поторопился подняться на ноги.
Злобная гримаса исчезла, полковник завертелся волчком и, подскочив в воздух, заискрился; превращаясь в энергетический сгусток, ударил огненным смерчем в разинувшего рот профессора.
Реакции Медведева едва хватило, чтобы рухнуть на землю, приняв ставшее привычным положение «упор лёжа». Четырёхколёсный «Боливар» обиженно взвизгнул, принимая на себя удар пылающей струи, засветился, стекая расплавленным металлом на заледенелую землю. Светящаяся лужа быстро провалилась под закипающий снег.
События развивались настолько быстро, что профессор просто не успел испугаться. Выкатываясь из клокочущего облака пара, он едва не подавился собственным кашлем, а когда пришел в себя, увидел неподвижную фигуру Вирусапиенса. Тот держал перед собой вытянутую руку в направлении мелькающей тени, а бывший полковник спецслужб дергался в воздухе, словно распятый на невидимом кресте. Он еще пытался сопротивляться, но уже ни для кого не представлял серьезной опасности.
«Да уж, неприятное зрелище», – выдохнул Медведев, приближаясь к Ковалю и удивляясь переменам, произошедшим с ним с момента их последней встречи. Обычно ухоженные темные волосы засалились, поредели до бросающихся в глаза залысин. Изящный клинышек бородки превратился в длинную, реденькую мочалку. Лицо осунулось, болезненно пожелтело. Испуганные глаза запали, удивленно взирая на мир, словно видели его впервые, нос ещё более заострился.
Виремельян задумчиво посмотрел на полковника, словно решая, что с ним делать дальше. Через мгновение он махнул рукой, и Коваля Ивана Васильевича не стало, словно никогда и не было. Он исчез, с громким хлопком растворившись в раскаленных клубах сгустившегося и ставшего непрозрачным воздуха.
– И где он теперь? – как бы между прочим спросил профессор, обходя остатки некогда нового и модного «Пассата». Задав вопрос, он в очередной раз почувствовал себя полным идиотом. Неприятное и непривычное ощущение разозлило обладателя множества научных премий. «Не слишком ли часто?» – спросил он себя, но через мгновенье забыл и посетившее его чувство, и заданный им вопрос.
– Я тут на днях столкнулся с одной интересной книжкой, и вот что в ней пишут, – улыбнулся Вирусапиенс и процитировал: – Когда же царь вернулся в Москву из Александровской слободы и, созвав духовенство, бояр, знатнейших чиновников, вышел к ним объявить об опричнине, многие не узнали его. Иоанн постарел, осунулся, казался утомленным, даже больным. Веселый прежде взор угас, густая когда-то шевелюра и борода поредели.
Профессор молча слушал…
– Никогда не думали, откуда в шестнадцатом веке взялись спецслужбы? – поинтересовался Виремельян. Всё, что было в нём от Емельяна, исчезло вместе со шрамами и грязной, окровавленной бородой.
– Опричнина! – воскликнул профессор. – Он же там такого натворит!
– Уже натворил!
Казалось, с профессором разговаривает совершенно другой человек – обновленный и просветленный.
«Да и человек ли?» – подумал Медведев, разглядывая собеседника.
– Ты прав! Я уже не человек, – улыбнулся Виремельян, воспарив над землей. – Впрочем, справедливости ради, нужно отметить, что никогда им и не был.
Сбоку раздался громкий вскрик, и проходящая мимо пожилая женщина опала в большой сугроб, наметённый позёмкой на обочине тротуара.
Медведев поспешил на помощь слабонервной старушке, дотащил ее до ближайшей скамейки, и бережно уложил на широкую заледенелую доску.
– Слегка подправив тело, доставшееся мне, – продолжал Виремельян, не обращая внимания на хлопоты профессора, – я понял, что подобная форма существования довольно занятна. И пока не надоест, решил задержаться в человеческом теле. В этом теле! – он положил руку на сердце. – Да! – вспомнил неожиданно. – Не называй меня Виремельяном. Емельянов больше нет в этом теле. Я – Вир, просто Вир.
– Почему? – удивился Медведев.
– Разум обоих Емельянов, – продолжил молодой человек, но профессор не дал договорить:
– Обоих Емельянов? – воскликнул он, широко распахивая глаза.
– Да-да! Моих соседей по разуму обоих звали так. Их сознания я отправил в Сеть. Там им легче будет поправиться – места больше. А то они в последнее время только и делали, что гонялись друг за другом, – заявил теперь уже Вир, с улыбкой наблюдая за эмоциями профессора.
А эмоции били ключом. Медведев подпрыгивал от удивления всякий раз, когда собеседник сообщал новые факты.
– Как так – отправил? – опешил профессор, замечая, что тело ничего не чувствует: ни холода, ни ветра, еще секунду назад задувающего колючий снег за пазуху. Осмотревшись, он понял, что окружающий мир замер, подчиняясь команде невидимого управляющего. Пришедшая в себя старушка застыла на скамейке с открытым ртом и поднятой ко лбу рукой, стелющаяся по земле позёмка превратилась в плотную снежную ленту, зависшую невысоко над землёй.
– А вы думали, что ваш разум сложнее моего? Лелея его исключительность, вы решили, что она не позволит переместить его в Сеть. Это как с шахматами – сегодня компьютеру нельзя стать чемпионом, а завтра исключительная человеческая привилегия – миф. Пустышка! Душа – упорядоченное собрание физических элементов и полей. Сложный набор констант – однако, как и всё сущее, подчиняющийся общим законам взаимодействия этой Вселенной, – Вирусапиенс стал похож на проповедника, несущего вечные истины в мир, убежденного и непоколебимого в своей уверенности.
Медведеву вдруг стало обидно за человечество. Нельзя сказать, что он сколько-нибудь верил в Бога,
