рукой, которая в этом месяце заменила свою мать и стала уважаемой работницей государственной сельской почты, я медленно побрел через село домой.
Как это было не удивительным, но ответ-вызов из академии на вступительные экзамены пришел уже на второй день.
Дульцинея, передавая мне через небольшое окошко правительственную телеграмму, строгим голосом государственной служащей потребовала, чтобы я в соответствующем журнале и в соответствующей графе расписался о получении телеграммы. Поставив неуклюжую подпись в требуемом месте в замызганном руками односельчан журнале регистрации поступления и выдачи почтовых отправлений, я немного дрожащей рукой вскрыл бланк телеграммы.
В телеграмме говорилось о том, что завтра в пятнадцать ноль-ноль я должен явиться в военный областной комиссариат для получения проездных билетов и других сопроводительных документов. При прибытии в академию мне предстояло пройти медицинское освидетельствование для определения моей годности для службы в армии, собеседование и только после этого руководство академии примет решение о допуске к вступительным экзаменам. Причем, медицинских осмотр был запланирован в следующий понедельник, до которого оставалось всего два дня.
Времени на сборы у меня практически уже не было и я рысью помчался в сельское отделение народного суда нашего села, где в нотариате оформил и заверил все необходимые доверенности и документы на Валентин Валентиновича по дому и приусадебному участку.
Также на бегу заскочил к дяде Игнатусу и попросил его завтра рано утром на авиетке подкинуть меня в областной центр в военный комиссариат.
— Что решил в армию податься от тягот наших сельских? — Только и спросил меня дядя Игнатус.
После этой встречи у меня оставалась одна маленькая, но очень серьезная и важная проблема — что делать с Трезором?!
Разумеется, я мог ничего не говорить ему о телеграмме и моем отъезде из села. Он бы не пропал за просто так в этом селе без меня, но что-то удерживало меня от этого нечестного, по моему глубокому убеждению, поступка в отношении единственного друга.
Трезор словно почувствовал приближение перемен в наших жизнях, он старался держаться поближе и, недоверчиво поглядывая на меня своими карими глазами, старался далеко не отходить от меня.
После долгих и мучительных размышлений я уж было решил оставить его с Валентин Валентиновичем, но, как только мы встретились с ним глазами и я увидел зарождающуюся слезу в глазах этой беспородной, но бесценной собаки, то совершенно неожиданно для самого себя решил забрать Трезора с собой. Отыскал на антресолях в доме большую черную сумку и, примерив ее на глаз, можно ли будет разместить Трезор внутри этой сумки. У меня же не было денег на приобретение билета для своего друга.
На глаз все выходило тип-топ и я уж тогда больше не размышлял, брать или не брать эту собаку с собой.
ххх
Как ни удивительно, но на следующий день я нигде не опоздал. Во всех местах появлялся минута в минуту предписанного в телеграмме времени.
Дядя Игнатус задолго до назначенного времени доставил меня в областной центр.
Три часа мне пришлось просидеть на лавке в городском парке, расположенной прямо напротив входа в здание областного военного комиссариата. Ровно без пяти три я вошел в это здания комиссариата с одной большой черной сумкой через плечо, другого багажа у меня не было. В комиссариате дежурный офицер быстро проверил наличие моего паспорта и, забрав его в архив, выдал мне воинское предписание с большими гербовыми печатями и многим прочерками в параграфах. Проделав эти формальности, офицер сказал, что, если не сдам вступительный экзамен в академию, то паспорт вернут, но вернут только на время, так как по достижении двадцати одного года меня обязательно заберут в армию.
Через короткое время в небольшом глайдере с крупными армейскими эмблемами по бокам меня доставили на военный аэродром и, не дав времени на выгул Трезора, который терпеливо отсиживался в черной сумке, не издавая ни звука. Затем я бегом по пандусу поднялся в атмосферный шаттл, у которого также имелись армейские эмблемы на коротко обрезанных крыльях, где меня с силой затолкали в пассажирско-десантный салон. Немного прогрев двигатели, пилот без всякого дополнительного предупреждения рванул шаттл со стоянки на второй космической скорости, показав отменную армейскую выучку и подготовку, правда, чуть-чуть не размазав меня с Трезором тонким слоем по внутренним стенам пассажирско-десантного салона.
На высоте шаттл с таким же совершенно непонятным мне остервенением состыковался с каким-то другим летательным аппаратом. Мне даже показалось, что скорость движения была настолько высокой, что еще чуть-чуть и пилот нашего шаттла насквозь пронзил бы другой летательный аппарат.
Было очень похоже на то, что все армейские пилоты не могут, не умеют или просто не желают пилотировать свои шаттлы другим манером, без этой отчаянной лихости.
А дальше вообще произошло нечто непонятное, моя кабина в челноке оказалась пассажирским контейнером транслайнера одновременно. Когда открылась боковая дверца контейнера, то обнаружил, что я нахожусь среди кучи нарядно разодетой публики, путешествующей по своим важным и не особенно важным делам на трансконтинентальном авиалайнере. Внезапно открывшееся передо мной зрелище выгодно отличалось и контрастировало всему ранее виденному мной, мне потребовалось определенное время, чтобы прийти в себя от удивления.
Но здесь меня достал Трезор, он даже слегка прикусил мне руку, напоминая о моих прямых обязанностях по отношению к этой полудворовой собаке. Через весь салон транслайнера мне пришлось переться со своей черной сумкой в руках в хвостовую часть, где располагались туалеты и где Трезору мог бы облегчиться. Путь был недолгим, но сколько людей мне пришлось обойти, чтобы добраться до места. Сумка была тяжелой и я часто задевал этой сумкой хорошо одетых пассажиров транслайнера, которые, естественно, реагировали на все это соответствующим крикливым образом. Одна красивая девушка- пассажирка, лет пятнадцати-шестнадцати, после того, как сумка с Трезором порвала ее ажурные колготки, натянутые на ее великолепные ножки, вскочила с кресла, чтобы отругать меня. Но, заметив с каким выражением лица, я смотрю, не отрываясь, на ее оборванные колготки, поняла, что в душе я не могу налюбоваться ее ножками, она сразу же смягчилась и не стали отчитывать меня при всем честном народу.
Когда мы, наконец-то, достигли столь желанной цели, Трезор, словно клоун-паяц, выскочил из сумки и юлой влетел в туалет, не дав некой дородной даме первой пройти в приоткрытую дверь. Пока дама недоуменно оглядывалась по сторонам, уткнувшись носом в дверь туалета, внезапно захлопнувшейся прямо перед ней, ее дородность не позволила ее рассмотреть тощую собачонку, за секунду до этого прошмыгнувшей в эту же дверь. А я в это время думал о том, как же Трезор умудрился расстегнуть молнию своей сумки, когда находился внутри ее. Через пару минут в кабинке туалета послышался шум, спускаемой в унитазе воды, широко распахнулась дверь и на пороге кабинки появился ультра довольный Трезор.
Видели бы вы, как в этот момент его такая симпатичная мордашка была расслаблена и счастлива, но, должен откровенно признать, что это хорошее настроение Трезора длилось очень недолго.
Что касается дородной дамы, то она так и не смогла рассмотреть моей собачонки. Все, что произошло с ней перед дверцей туалета, она, по всей видимости, отнесла к естественным тайнам и загадкам природы.
Вновь устроившись вдвоем на своем месте, как настроение моего четвероного друга вновь испортилось, когда он почувствовал потребность, хоть чем-нибудь, да и набить свой маленький собачий желудок. В момент недовольства или неприятностей Трезор моментально вспоминал о законодательных обязанностях своих хозяев, а именно регулярно и вовремя кормить своих любимцев.
Видите ли, теперь эта собачонка очень хотела что-либо перекусить?!
А я то тут причем?
Мне и самому тоже хочется есть, но я же терплю.
А эта скотина все подталкивала меня в бок, когда очередная красивая стюардесса, после нашего села,
