шёпотом.
— Господа офицеры, высказывайтесь.
Господа офицеры (видимо, на время военного совета, по примеру Микки Спиллейна нам придётся называть их именно так) переглянулись.
— Первым, — терпеливо сказал Микки, — высказывается младший по званию.
Господа офицеры переглянулись вторично. Им было неясно, кто из них младший по званию. Кое- какую определённость в этом вопросе имел лишь лейтенант Теодор Коши, твёрдо решивший первым не высказываться.
Затруднение разрешила Аманда. Она прицельным взором оглядела присутствующих. При этом лейтенант облился холодным потом при мысли, что она может выбрать его. Аманда же по каким-то своим неведомым миру причинам выбрала Бухэ Барилдана. Возможно, это был некий изощрённый акт женской мести. Настоящим мужчинам, а авторы, безусловно, относятся к таковым, трудно судить о таких вещах.
— Давай, — сказала Аманда, глядя на Барилдана.
Здоровяк изумился.
— Почему я? — спросил он, удивлённо нахмурив брови.
— Давай-давай, — напористо сказала Аманда.
— Ладно, — ошарашено сказал Бухэ Барилдан и задумался.
Тишина длилась добрую минуту. Наконец Претендент не выдержал.
— Ну? — сказал он требовательно.
— На прорыв, — тут же откликнулся здоровяк.
— Молодец! — воскликнула Аманда. — На прорыв!
— На прорыв! — вскричала Белинда, сверкая глазами.
Хромой Сом с некоторым удивлением обнаружил, что потрясает руками и восклицает:
— На прорыв!
Взгляды всех присутствующих устремились на лейтенанта Теодора Коши, который в сей миг горячо сожалел о том, что позволил непрофессионалам высказаться первыми.
— Гм, — сказал лейтенант. — Чего там… на прорыв, конечно.
— Иного и не ждал, — сказал Претендент. — Решено. Всем отдыхать. На прорыв пойдём завтра, перед рассветом.
И все совершили различного рода движения. Бухэ Барилдан, например, тут же улёгся на траву, полный решимости тщательно исполнить приказ об отдыхе.
Капитан Рональд Альдини был высок, статен, черночубат. Вдобавок он всего лишь полгода как получил звание капитана. Усугубляющим обстоятельством служил также тот факт, что Альдини стал капитаном в тридцать лет. С точки зрения других капитанов ставших таковыми в сорок или сорок пять лет, это был совсем уж непристойный поступок. Но что поделать, жизнь редко заботится о пристойности происходящего. Вот и сейчас, словно в мире не было фигур более достойных, рок вверил в неопытные руки Альдини судьбу семи тысяч людей. Справедливости ради, надо сказать, что к такой чести капитан Альдини не стремился. Так уж получилось, что остальные капитаны, безусловно, более достойные, более мудрые, были убиты. Четыре с половиной тысячи, всё, что осталось от десятитысячного гарнизона, увёл из-под стен павшего Дол-редута Альдини. Имея на плечах превосходящего противника, он в течение двух суток отступал по Дакаскскому тракту. Вырвавшись на равнину, Альдини искусным манёвром, при помощи обустройства ложного лагеря, оторвался от корпуса кавалера Амтца, усиленного первой колонной Резервного корпуса.
Потом к нему начали примыкать остатки войск, защищавших линию Мажорино, ныне бесполезную, и за двое суток его отряд вырос до семи тысяч. Альдини вывел своих людей к Кобургу, и здесь остановился в ожидании. Его разведчики, за два дня облазившие все окрестности Кобурга, дали ему довольно полную картину происходящего. Теперь ему предстояло принять решение: осторожно обойти Кобург, и двинуться на соединение с основными силами, или же прорываться в Кобург. Поразмыслив, Альдини решил прорываться в Кобург, и начал скрытно накапливать свои силы на северной опушке Кохского леса.
Пока всё протекало благополучно. Дакаскцы не слишком заботились о боевом охранении своего тыла, полагая, что никакой серьёзной угрозы со всех направлений, за исключением восточного, нет. В немалой степени этому способствовал доклад кавалера Амтца, рапортовавшего о полном разгроме гарнизона Дол-редута, и лёгкость, с которой была снесена лишённая магических ловушек линия Мажорино.
Рональд Альдини принял решение, ни с кем не совещаясь, самолично.
Я буду атаковать за полчаса до рассвета, сказал он сам себе.
Кровь гудела в жилах. Состояние было такое, словно Эрвин хватил пару добрых кубков белого столового вина. Аристотель, сидевший чуть поодаль, отплёвывался и совершал характерные движения — словно пытался вытереть язык верхней губой.
— Та-ак! — вскричал меченосец и сделал несколько резких движений. — Пора начинать!
Что именно надо было начинать, Эрвин не уточнил. Вместо этого он несколько раз подпрыгнул на месте, выкрикивая что-то роде 'И-эх!', причём с каждым новым прыжком громкость крика увеличивалась. Приземлившись в последний раз, Эрвин застыл в причудливой позе — ноги присогнуты в коленях и расставлены несколько пошире, нежели ширина плеч, корпус чуть наклонён вперёд, сжатые кулаки вскинуты над головой, глаза грозно вытаращены. Самому Эрвину, впрочем, казалось, что он выглядит великолепно.
— Что именно? — вежливо спросил дракон, и не удержавшись, сплюнул ещё раз.
— Надо установить, где мы! — крикнул Эрвин и потерял равновесие. И уже лёжа на земле, добавил:
— Для начала.
— Стой! Кто идёт! — по-хозяйски спросил часовой. Спать ему хотелось немилосердно, и видимо, поэтому он не нашёл ничего удивительного в том, что обоз пришёл с юга, да ещё ночью. Мысль о том, что вот так вот, внаглую, средь тёмной ночи враг подъедет к лагерю, даже близко не пролетала мимо его замороченной от недосыпания головы.
— Доброе утро, — сказал Микки и откинул капюшон.
Часовой вгляделся в лицо Микки Спиллейна. Неизвестно, что такого он смог увидеть в предрассветной мгле, но только он попятился и поперхнулся собственным криком, поскольку арбалетный болт, вылетевший из ближайшего фургона, коротко хрустнув, вонзился ему в горло. Последнее, что увидел несчастный часовой — это три свиньи, стоявшие подле правого стремени Микки Спиллейна. Свиньи эти имели вид весьма грозный: уши торчком, тело напряжено в предвкушении ратного усилия, железный рог воинственно выставлен вперёд.
— Хромой! — крикнул Микки.
— Да, — отозвался с переднего фургона маг.
— Давай, — сказал Претендент.
— Ага, — сказал торопливо маг. — Сейчас.
И начал делать пассы.
Некоторое время ничего не происходило. Затем, в ночном воздухе коротко протрещало, — звук был такой, словно рвали полотно, и в темноте разом вспыхнули десятки факелов. И сразу стало видно, что за спиной Претендента скопились все его бойцы, все восемьдесят всадников.
— Понеслась, — сказал Микки и кинул факел в ближайшую палатку. Бэйб, Бойб и Буйб тотчас сорвались с места и рванули вперёд.
Опушка Кохского леса казалась вымершей, но Альдини знал, что за спиной его замерли в ожидании люди. От этого ему казалось, что он слышит беззвучное, грозное дыхание семи тысяч бойцов, готовых к смертельному напряжению предстоящей битвы.
'Пожалуй, пора', — подумал капитан и поднял руку. И тут же осторожно её опустил.
