бесчисленном множестве налогов, повинностей, пошлин и кроме того из субсидий и взносов сословий, которым зато было предоставлено право обло{399}жения, как это делается еще в настоящее время в Венгрии. В Испании рыцарский дух выражался в чрезвычайно изящных и благородных формах. Этот рыцарский дух, это рыцарское величие, выродившееся в бездеятельную честь, достаточно известны под именем испанского величия (grandezza). Гранды были лишены права держать для себя собственные войска и были устранены от командования армиями; не имея власти, они удовлетворились как частные лица пустыми почестями. Но средством, благодаря которому усилилась королевская власть в Испании, была инквизиция. Последняя была учреждена для того, чтобы преследовать скрывавшихся евреев, мавров и еретиков, но вскоре получила политический характер, так как она стала преследовать врагов государства. Таким образом инквизиция способствовала усилению деспотической власти королей: ей были подчинены даже епископы и архиепископы, и она могла судить их. В таких случаях частая конфискация имуществ, одно из обыкновеннейших наказаний, обогащала государственную казну. К тому же инквизиция судила по подозрению и, обладая таким образом ужасной властью над духовенством, на самом деле имела опору в национальной гордости. Дело в том, что каждый испанец желал происходить от христианских предков, и эта гордость конечно соответствовала намерениям и стремлениям инквизиции. Отдельные провинции испанской монархии, например Арагония, еще имели много особых прав и привилегий, но испанские короли, начиная с Филиппа II, полностью отняли эти права.
Мы зашли бы далеко, если бы стали излагать здесь процесс подавления аристократии в отдельных государствах. Как уже было сказано, важнее всего было то, что частные права династов были ограничены и их верховные права должны были обратиться в обязанности по отношению к государству. В этом были заинтересованы как король, так и народ. Могущественные бароны казались центром, отстаивавшим свободу, но в сущности они защищали только свои привилегии и против короля и против граждан. Английские бароны принудили короля подписать Великую хартию (Magna Charta), однако граждане ничего не выиграли благодаря ей, а наоборот, остались в своем прежнем состоянии. Польская вольность также была не что иное, как свобода баронов против монарха, причем нация была до ведена до унизительного абсолютного порабощения. Когда речь идет о свободе, всегда следует выяснять, не говорят ли собственно о частных интересах. Ведь хотя у дворянства была отнята его верховная власть, однако народ еще был угнетаем им благодаря крепостной {400}зависимости, барщине и юрисдикции и частью вовсе не имел имущественных прав, частью был обременен сервитутами и не имел права свободно продавать свое имущество. Как государственная власть, так и сами подданные были в высшей степени заинтересованы в освобождении от этого, в том, чтобы они как граждане и в самом деле стали свободными индивидуумами и чтобы то, что требовалось от них в общих интересах, соответствовало справедливости, а не зависело от случайностей. Владеющая аристократия как владеющая враждебна как государственной власти, так и индивидуумам. Но аристократия должна выполнять свое назначение, быть опорою трона, действуя для государства и в общих интересах, и в то же время быть опорою свободы граждан. Преимущество связующей среды заключается именно в том, что она принимает на себя выяснение и осуществление разумного в себе и всеобщего; и это выяснение и эта забота о всеобщем должны заменять положительное личное право. Теперь положительная среда подчинилась главе государства; но при этом еще не было осуществлено освобождение крепостных. Оно осуществилось лишь впоследствии, когда появилась мысль о том, что справедливо в себе и для себя. Затем короли, опираясь на народы, одолели касту, отстаивавшую несправедливость; но там, где они опирались на баронов или где последние отстояли свою свободу против королей, сохранились положительные права или бесправие.
Теперь по существу дела складывается и система государств и устанавливаются взаимные отношения между государствами. Они ведут множество войн друг с другом; короли, усилившие свою власть в государстве, теперь обращают внимание на внешнюю политику, заявляя всевозможные притязания. Войны теперь ведутся в сущности всегда для завоевания. Таким объектом завоеваний стала преимущественно Италия, которой пришлось стать добычей французов, испанцев, а впоследствии и австрийцев. Абсолютное обособление и раздробление вообще всегда являлись основной чертой жителей Италии как в древности, так и в новейшее время. Индивидуальное было насильственно обуздано под властью римлян; но когда эта связь была уничтожена, первоначальный характер стал резко проявлять себя. Впоследствии итальянцы, как бы находя в этом единство, после преодоления чудовищнейшего эгоизма, выродившегося до того, что он вызывал всякие преступления, стали наслаждаться изящными искусствами; таким образом результатом просвещения, смягчения эгоизма явилась лишь красота, а не разумность, не высшее единство мысли. Поэтому даже в поэзии и в пении итальянская натура выражается {401}иначе, чем наша. Итальянцы по природе импровизаторы, вполне отдающиеся искусству и радостному наслаждению. При таких природных склонностях к искусству государство должно быть чем-то случайным. Но и те войны, которые вела Германия, не были особенно славны для нее: она лишилась Бургундии, Лотарингии, Эльзаса и других областей. Благодаря этим войнам между державами возникли общие интересы, и общею целью было сохранение особенного, сохранение самостоятельности отдельных государств или политическое равновесие. В этом выражался весьма реальный мотив, а именно стремление защитить отдельные государства от завоевания. Теперь союз государств как средство защитить отдельные государства от насилий со стороны слишком могущественных государств, стремление достигнуть равновесия заменили прежнюю общую цель христианства, центром которого был бы папа. К этой новой цели должно было присоединиться то дипломатическое отношение, при котором отдаленнейшие члены системы государств выражали сочувствие всему тому, что делалось с какой-либо одной державой. Дипломатическая политика была доведена в Италии до высшей степени утонченности и оттуда перенесена в Европу. Казалось, что некоторые государи один за другим колебали европейское равновесие. Уже тогда, когда начала формироваться система государств, Карл V стремился к всемирной монархии, так как он одновременно был немецким императором и испанским королем: Нидерланды и Италия принадлежали ему, и к нему стекались все богатства Америки. Однако с этой огромной силой, которая как случайно приобретенное частное владение была собрана благодаря удачнейшим благоразумным комбинациям, между прочим благодаря бракам, но в которой не существовало внутренней истинной связи, он ничего не мог сделать против Франции и даже против немецких князей, и, наоборот, Мориц Саксонский заставил его заключить мир. Он всю свою жизнь усмирял волнения, возникавшие во всех частях его государства, и вел войны с внешними врагами. Такое же чрезмерное могущество угрожало Европе со стороны Людовика XIV. Благодаря подавлению знати в его государстве, которое завершили Ришелье и затем Мазарини, он стал неограниченным властелином; кроме того Франция сознавала свое духовное превосходство, обусловленное тем, что она опередила остальную Европу своею культурностью. Претензии Людовика основывались не столько на его могуществе подобно притязаниям Карла V, как на культурности его народа, которая тогда вообще усваивалась вместе с французским языком и вызывала восхищение. Итак, эти претензии конечно {402}имели более возвышенное оправдание, чем притязания Карла V. Но подобно тому как уже огромные военные силы Филиппа II были разбиты благодаря сопротивлению голландцев, так и честолюбивые планы Людовика потерпели крушение благодаря энергии того же героического народа. Затем Карл XII также являлся столь необычайною фигурою, угрожавшею опасностью; но все его честолюбие имело более фантастический характер и его менее поддерживала внутренняя сила. Во время всех этих бурь нации отстояли свою индивидуальность и самостоятельность.
Общим интересом европейских государств во внешней политике являлась борьба против турок, против этой страшной силы, грозившей наводнить Европу с Востока. Тогда они еще были совершенно здоровой, полной сил нацией, могущество которой было основано на завоевании, которая поэтому вела постоянно войну и заключала лишь перемирия. Завоеванные земли были, как у франков, разделяемы между воинами, получавшими их в личное, а не в наследственное владение; когда впоследствии установилась наследственность, могущество нации было сломлено. Цвет силы османов, янычары, внушали ужас европейцам. Они набирались из красивых и сильных христианских мальчиков главным образом путем ежегодно производившихся среди греческих подданных рекрутских наборов, строго воспитывались в исламе и с юношеских лет приучались владеть оружием; без родителей, без братьев и сестер, без жен они как монахи были совершенно независимым и грозным
