он пировал и вел веселую жизнь. Друзьям, которые упрекали его за это и говорили ему, что он должен заниматься делами целый день, он отвечал: если лук постоянно натянут, он станет негодным или сломается. Когда египтяне не проявляли к нему особого почтения за его низкое происхождение, он приказал приготовить из золотого таза изображение бога, и египтяне усердно поклонялись этому изображению; этим он пояснил им свой собственный пример. Далее Геродот рассказывает, что как частный человек он жил очень весело и израсходовал все свое состояние, а затем воровал. Этот контраст между вульгарными склонностями и проницательным умом характерен для египетского царя.
Амазис навлек на себя гнев царя Камбиза. Кир попросил египтян прислать ему глазного врача, так как уже тогда египетские глазные врачи, которые были необходимы вследствие распространенности глазных болезней в Египте, славились своим искусством. Чтобы отомстить за то, что его послали за границу, этот глазной врач посоветовал Камбизу потребовать руки дочери Амазиса, хорошо зная, что Амазиса или постигло бы несчастье, если бы он отдал ее, или он навлек бы на себя гнев Камбиза, если бы он отказал. Амазис не пожелал отдать Камбизу свою дочь, так как последний требовал ее себе в качестве побочной жены (потому что законная супруга должна была быть персиянкой), но он послал ему под именем своей дочери дочь Априэса, которая впоследствии открылась Камбизу. Последний был настолько возмущен обманом, что он выступил в поход против Египта, когда там после смерти Амазиса царствовал Псамменит, завоевал страну и присоединил ее к персидскому государству.
Что касается египетского духа, то следует упомянуть здесь, что, по словам Геродота, элейцы называют египтян мудрейшими из людей. И нас поражают в них наряду с африканской тупостью сообразительность ума, вполне рациональная организация всех учреждений и изумительнейшие произведения искусства. Египтяне подобно индусам разделялись на касты, и дети всегда наследовали ремесло и занятие родителей. Поэтому-то в Египте так развилась ремесленная и техническая сторона искусств, а благодаря образу жизни египтян наследственность не была так вредна, как в Индии. Геродот упоминает о {191}следующих семи кастах: жрецов, воинов, пастухов, свинопасов, купцов и вообще ремесленников, переводчиков, которые по-видимому лишь позднее образовали особое сословие, наконец корабельщиков. Здесь же упоминается о земледельцах вероятно потому, что земледелием занималось несколько каст, например воины, которые наделялись земельными участками. Диодор и Страбон называют иные кастовые разделения. Упоминаются лишь жрецы, воины, пастухи, земледельцы и художники, к которым конечно причислялись и ремесленники. По словам Геродота, жрецы получали преимущественно пахотную землю и сдавали ее в аренду, так как вообще земля принадлежала жрецам, воинам и царям. В священном писании упоминается, что Иосиф был царским министром и что он достиг того, что царь стал собственником всей земли. Однако занятия вообще не оставались настолько же неизменными, как у индусов, так как израильтяне, которые первоначально были пастухами, занимались и ремеслами, и так как один царь набрал, как уже было упомянуто, войско из одних ремесленников. Касты не являлись окоченелыми, но соприкасались друг с другом и вели борьбу между собой: они часто распадались и оказывали сопротивление. Однажды каста воинов, недовольная тем, что ее не выпускали из жилищ, отведенных ей возле границы с Нубией, придя в отчаяние от того, что ей нельзя было пользоваться ее же полями, убежала на остров Мероэ, после чего в Египет были призваны наемные чужеземные солдаты.
У Геродота мы находим очень подробные сведения относительно образа жизни египтян, в особенности относительно всего того, что казалось ему отличающимся от греческих обычаев. Так например он упоминает, что у египтян были особые врачи для разных болезней, что женщины занимались делами вне дома, а мужчины оставались дома и ткали. В одной части Египта господствовало многоженство, а в другой – моногамия; у женщин было одно платье, а у мужчин два; они часто мылись и купались и ежемесячно очищали желудок. Все это свидетельствует о мирных наклонностях. Что касается полицейских учреждений, то было установлено, что всякий египтянин должен был в известное время являться к своему начальнику и указывать, откуда он добывает свое пропитание; если он не мог этого сделать, его казнили; однако этот закон был установлен лишь впоследствии, в царствование Амазиса. Далее в Египте очень заботились о правильном распределении земли для посева, о проведении каналов и о постройке плотин; по словам Геродота, при эфиопском царе Шабаке грунт во многих городах был повышен посредством земляных насыпей.{192}
Египтяне очень заботились об организации судов. Суды состояли из тридцати судей, которые назначались общиной и сами избирали председателей. Процессы разбирались письменно, и обвиняемый возражал на предъявленное ему обвинение. Диодор считал это весьма целесообразной гарантией против красноречия адвокатов и сострадательности судей. Судьи объявляли приговор безмолвно и посредством иероглифов. По словам Геродота, они носили на груди значок, являвшийся символом истины, и поворачивали его к той стороне, которая выигрывала процесс, или надевали его на выигравшего процесс. Сам царь должен был ежедневно разбирать судебные процессы. Рассказывают, что хотя воровство было воспрещено, однако закон требовал, чтобы воры сами сознавались. Если вор сам сознавался, то его не наказывали, но оставляли ему четвертую часть украденного; может быть это делалось для того, чтобы поощрять хитрость, которою так славились египтяне.
У египтян преобладает рассудочность постановлений закона; эту рассудочность, проявляющуюся в практических делах, мы находим как в художественных, так и в научных произведениях. Египтяне разделили год на двенадцать месяцев, а каждый месяц на тридцать дней. В конце года они вставляли еще пять дней, и Геродот говорит, что они делали это лучше, чем греки. Особенно удивительна смышленность египтян в механике: грандиозные, чрезвычайно прочные, огромные постройки, подобных которым не было у других народов, достаточно свидетельствуют об их способностях к искусству, которому они вообще могли отдаваться, потому что низшие касты не принимали участия в политике. Диодор сицилийский говорит, что Египет был единственной страной, где граждане заботились не о государстве, а только о своих делах. Такое состояние должно было особенно изумлять греков и римлян.
Вследствие рациональности египетских учреждений древние считали Египет образцом нравственно урегулированного строя, приближавшегося к идеалу, который был осуществлен Пифагором в ограниченном, избранном обществе и которому Платон придал более широкое содержание. Но когда выдвигают такие идеалы, то не принимают в расчет страсти. Такое состояние, которое просто должно быть принято и усвоено как вполне готовое, в котором рассчитано все, а в особенности воспитание и выработка привычки к этому состоянию, с тем чтобы она (привычка) стала второй природой, вообще противоречит природе духа, который делает своим объектом наличную жизнь и является бесконечным стремлением к деятельности, направленной {193}к изменению жизни. Это стремление своеобразно обнаружилось и в Египте. Правда, сперва кажется, что в этом урегулированном состоянии, все детали которого определены, не содержится решительно ни чего такого, что было бы само по себе своеобразно; кажется, что так или иначе к этому состоянию может присоединиться и религия, чтобы удовлетворялась и более высокая потребность человека и притом так же спокойно и соответственно вышеуказанному нравственному порядку. Но если мы рассмотрим теперь религию египтян, то в нас вызовут изумление в высшей степени странные и удивительные явления, и мы убедимся в том, что вышеупомянутый спокойный полицейски урегулированный строй не похож на китайский и что в Египте мы имеем дело с совершенно иначе волнующимся и порывистым духом. Здесь африканский элемент вместе с восточной глубиною перенесен к Средиземному морю, этой выставке народов, и притом без осложнений чужеземным элементом, так как этого рода возбуждение оказывается излишним, ибо здесь направлено на себя самого чрезвычайно глубокое порывистое стремление духа, и оно выражается в пределах своей сферы, в объектировании себя самого в колоссальнейших произведениях. Здесь мы находим именно эту африканскую нагроможденность с бесконечным стремлением к объектированию в себе. Однако чело духа еще как бы обтянуто железным обручем, так что он не может дойти до свободного самосознания своей сущности в мысли, но порождает это самосознание лишь как задачу, как загадку, относящуюся к самому себе.
Основное воззрение египтян на то, что они признают сущностью, вытекает из естественной замкнутости того мира, в котором они живут, а именно из замкнутости той области, для которой физические условия и характер природы определяются Нилом и солнцем. Эти два фактора, высота солнца и высота Нила, находятся в тесной связи, и это для египтян важнее всего. Нил есть основное определение страны вообще; за Нилом начинается пустыня; северной границей страны является море, а южной – знойная пустыня. Первый арабский полководец, завоевавший Египет, писал калифу Омару: Египет бывает сначала огромным морем пыли, потом морем пресной воды, наконец морем цветов; там никогда не бывает дождя, к
