Я готова была расплакаться. Антонио, не замечая слез, дрожавших у меня на ресницах, распахнул дверцу буфета и сунул в карман кусок сыра рикотто и краюху хлеба, объяснив это тем, что несколько дней ему лучше не попадаться на глаза лавочникам.
– Я хочу, чтобы вы жили хорошо, Ритта, – сказал он, направляясь к дверям. Он действительно очень спешил.
– Ты уже уходишь, Антонио?
– Да, сестренка.
– А как же Аполлония? Ты слышал, что она пропала? Брат усмехнулся.
– Аполлония едет со мной, малышка. Она ждет меня в порту Ливорно.
– Так это она с тобой сбежала?! – воскликнула я изумленно.
О, теперь я знала столько тайн, как никто в деревне! И как будут удивлены Нунча и братья, когда я расскажу им все это!
Антонио весело подмигнул мне и распахнул дверь. Холодный воздух повалил в дом. Я задрожала и живо слезла со стула.
– Можно я провожу тебя, Антонио?
– Можно, только оденься.
Я натянула на голову платок, закуталась в одеяло и, сунув ноги в сабо, [29] побежала вслед за братом.
Мы остановились на пустыре за деревней. Антонио явно нервничал, но сдерживался и только время от времени трогал большой кинжал за поясом.
– Ты скоро вернешься?
Он, присвистнув, покачал головой и ласково прикоснулся к моей щеке.
– Я уезжаю очень далеко, Ритта, в Америку. Оттуда редко возвращаются. Быть может, мы и не увидимся больше.
– Даже так? Разве Америка дальше Флоренции?
– Гораздо дальше, сестренка.
Я подняла к нему обиженное лицо. Он посерьезнел, нахмурился, словно от боли, и поднял меня на руки.
– Уезжаю, потому что так нужно, Ритта. Я люблю тебя, малышка, и мне жаль, что ты останешься здесь без меня. Но я вернусь, я постараюсь вернуться… потому что я люблю всех вас. И Нунчу, и Джакомо, и Луиджи с Розарио… Вы самые дорогие для меня. Я не знаю, как буду жить без вас. Но я не жалею о том, что сделал.
Он порылся в карманах и дал мне две монеты.
– Возьми. На одну купишь себе орехов, а на другую поставишь свечку Винченцо. От меня.
Я зажала деньги в кулачке.
– Ты помнишь Винченцо? – тихо спросил он.
– Да, – прошептала я. – Я очень его любила.
– Он был настоящим мужчиной, правда? – глухим сдавленным голосом произнес Антонио. – Я должен был отомстить за него. Винченцо стоил того. Он знал, что такое честь. Ты должна помнить его, Ритта. Он был очень хороший, наш Винчи, его все любили…
– А как же мама, Антонио? – спросила я.
Его лицо странно дернулось, как от внезапной боли.
– Что мама… Разве у нас была когда-нибудь мать?
– И ты с ней не попрощаешься? Он попытался улыбнуться.
– Знаешь, где я ее в последний раз видел? С каким-то щеголем в карете в Пизе. Она даже не кивнула мне. Словно не заметила.
Он замолчал, будто ему не давали говорить спазмы в горле.
– Она, наверно, не увидела тебя, – сказала я. Антонио недовольно двинул плечом.
– Не хочу больше говорить об этом.
Я опустила голову. Брат держал мою руку в своей, большой и горячей, и отогревал ее дыханием.
– Если б ты знала, Ритта, как мне жаль всех вас!
У меня мороз по коже пробежал от этих слов. Я всхлипнула.
– Не думайте, что я вас предал. Так уж получилось. Я постарался раздобыть для вас денег, чтоб вы не очень бедствовали. И еще я боюсь за нашего Луиджи… Как бы этим подонкам Сантони не вздумалось убрать его вслед за Винчи. Но тогда, – его глаза хищно сверкнули, – я приеду даже из Америки! Будем надеяться, что у Сантони хватит совести не трогать мальчишку… А я буду писать вам, если это получится. Правда, я не ахти какой писака.
Я обняла его за шею и прошептала:
– Милый, милый Антонио! Ну зачем ты уходишь? Оставайся с нами!
