холодным и непроницаемым, что у меня пропало желание продолжать расспросы.
Во всем теперь замечались признаки скорого отъезда: в спешке слуг, упаковывающих чемоданы, в некоторой нервозности обстановки. Когда наступило время обеда, принц и маркиза впервые не возражали против того, чтобы за столом находились Розарио и Джакомо.
– Мадемуазель, – произнес принц торжественно, – сегодня я хочу сделать вам подарок.
На виду у всех, тут же, за обеденным столом, он протянул мне крошечные бриллиантовые сережки. Если бы я лучше разбиралась в драгоценностях, я поняла бы, что этим сережкам не одна сотня лет.
– Дорожите ими, – сказал принц, – эти серьги носила еще великая католичка Шарлотта де ла Тремуйль, их носила ваша прабабушка Беатриса и ваша бабушка принцесса Даниэль… Надеюсь, это вызовет у вас чувство гордости нашим славным родом.
Последнего явно не произошло, но бриллианты так прозрачно переливались в свете свечей, что я была в восторге от подарка. В нашей деревне такие вещи были только у дочерей графа дель Катти, манерных нарядных девочек, к которым меня и на десять шагов не подпускали. А теперь я стала такой же, как они, и, может быть, перещеголяла их.
Наши вещи были упакованы в чемоданы, перевязанные из осторожности бечевкой. Слуги выносили их и укрепляли на крыше большой грузовой кареты. Кучер расхаживал по двору, от нетерпения щелкая кнутом.
Метель, начавшаяся утром, очень быстро стихла; неистовство погоды прекратилось, снег уже не кружил в воздухе, а тихо и спокойно лежал на голых ветках яблонь, крыше замка, на парковых дорожках, на белом камне стены. Дальше, за оградой, простиралась полоска поля, усыпанная слоем снега.
– До свиданья, Джакомо! До свиданья, Розарио! – ласково сказала я братьям. – Я долго не задержусь.
Они по очереди расцеловали меня. Синьорина Стефания не сказала мне ни слова на прощание. В глазах у нее было беспокойство.
– Не бойтесь, – попыталась я ее утешить, – я буду хорошо учиться. Я буду говорить только по- французски…
Она не дослушала меня, резко отстранилась и, всхлипнув, стала быстро подниматься по лестнице.
– Нам впервые приходится расставаться, – грустно сказал Джакомо. – Жаль, что мы сюда приехали.
– А что случилось с синьориной? – прошептала я, прижимаясь к нему. – Она плачет. Почему?
Он погладил мои волосы. Его щеки заметно покраснели.
– Увы, Ритта, ей приходится плакать. У Стефании нет денег, чтобы уехать к себе во Флоренцию, а твой отец увольняет ее. Как мы будем жить здесь, во Франции?
– Что? – ошеломленно прошептала я. – Почему же я ничего не знала?
Мгновение я не двигалась, медленно соображая, потом рывком бросилась к лестнице, взбежала наверх и ворвалась в комнату гувернантки.
Она стояла у окна и плакала.
– Так вы скоро уезжаете? – пораженно спросила я задыхаясь. – И ничего мне не сказали?
– Да, – раздался холодный жесткий голос, и сильные руки подхватили меня. – Твоей гувернантке больше нечего здесь делать.
Это был принц – уже одетый, готовый ехать.
– Отпустите меня! – закричала я, вырываясь и дрыгая ногами. – Слышите? И не смейте прогонять синьорину Стефанию, я люблю ее!
Он поставил меня на пол, но руку мою сжимал так сильно, что я не могла вырваться.
– Замолчите, или вас накажут, Сюзанна. Мадемуазель Старди не отличалась строгим поведением. Она позволяла себе лишнее – с вашим же братом, Сюзанна, и я не удивлюсь, если на мою голову скоро свалится еще один представитель этого племени Риджи. А я не намерен содержать все это милое семейство.
Признаться, я онемела, не понимая, что он говорит.
– С каким братом! – воскликнула я. – Да она же только читала Джакомо книги!
Принц повел меня вниз.
– Довольно, говорю же вам. Ваша Стефания получит все, что заработала, до последнего су.
Он заставил меня сойти по лестнице, несмотря на мое сопротивление.
– До свиданья, Ритта! – крикнул Розарио.
Он и Джакомо выбежали во двор и махали руками, провожая меня. Некоторые из слуг подбрасывали вверх шляпы.
Всхлипывая, я прижалась носом к холодному стеклу окна кареты. Мы выехали на просеку, и лошади, вздымая морозную снежную пыль, понеслись по дороге, ведущей в Ренн.
Меня ждал Санлис и холодные стены монастыря.
Спустя неделю нас уже встречал Иль-де-Франс. В Санлис мы прибыли хмурым зимним вечером. Снег шел вперемежку с дождем. Капли настойчиво стучали по крыше кареты и застилали мутной поволокой окна. Изредка попадались прохожие, бегущие по мокрым мостовым, натянув на головы капюшоны плащей. В целом же улицы были безлюдны, слышался лишь мерный шум дождя и холодное журчание воды в сточных трубах.
Кучер и его пятнадцатилетний помощник Бон-Клод, от дождя натянувший кожаный фартук чуть ли не по
