Она взглянула на часы и, торопливо поцеловав меня, поднялась, не договорив, какой же псевдоним она себе придумала.
– Ну, ты так мне ничего и не скажешь? – жалобно спросила Мари. – Мне бы так хотелось услышать твой голос. Ты обиделась на меня?
– Нет, что ты! – горячо сказала я.
– Прощай, Сюзанна, – грустно проговорила она. – Скажи же мне хоть что-нибудь!
– Я люблю тебя, – прошептала я. И это была правда. Мари подставила мне свою щеку; я поцеловала ее. По правде говоря, я даже не заметила, как она вышла. И только в ту минуту, когда за оградой монастыря послышался скрип колес и лошадиный топот, я вдруг почти физически ощутила, что осталась совсем одна.
– Вот и все, – сказала мать Элодия, расписываясь в какой-то бумаге, – вот вы и свободны, Сюзанна. Свободны на все лето. Мадам де л'Атур ждет вас в карете, дитя мое.
– Почему же они раньше не забирали меня на лето? – спросила я, дерзко вскидывая голову.
Мне уже давно исполнилось двенадцать; и еще ни разу за два года я не покидала стен монастыря надолго. Я завидовала всем своим одноклассницам. Жюльетта д'Арси в апреле вышла замуж, Диана де Мариньян – тоже. Тереза ездила в Париж, Констанс – к отцу в деревню… Кажется, из тридцати воспитанниц только я и Клеманс оставались в Санлисе. Но ведь Клеманс сирота и небогата!
– Вы же знаете, Сюзанна, отец ваш на королевской службе, тетушка стара и часто болеет. И еще, – строго напомнила мать Элодия, – мы беспокоились о вашем поведении, дитя мое. Сначала вы были не особенно прилежны… Вы же помните вашу дружбу с этой беглянкой, с этой Мари де Попли, которая всех нас покрыла позором и теперь стала падшей женщиной. А нынче, когда вы так изменились, Сюзанна, мы за вас спокойны.
– Я могу идти? – поинтересовалась я довольно бесцеремонно.
– Да, дитя мое, – вздохнув, сказала мать-настоятельница. – У вас впереди два месяца отдыха в провинции. Не забывайте каждый день молиться Господу Богу и пресвятой деве. Будьте прилежны и покорны, дочь моя. Мы ждем вас осенью, вы ведь должны продолжить свое образование.
Я неохотно кивнула. По правде сказать, если б моя воля, я бы никогда сюда не вернулась.
Мать Элодия поцеловала меня в лоб, а я приложилась к ее белой, как молоко, руке. Широким крестным знамением она благословила меня.
– До свиданья, святая мать, – сказала я.
Была середина июля. Влажный булыжник монастырского двора просыхал под солнцем. Я слегка поскользнулась и ухватилась рукой за стену, недобрым взглядом оглянувшись на монастырь. Он и теперь не хочет меня отпускать!
Надо мной возвышались каменные серые стены монастыря, крыша из красной черепицы. В воздухе, как всегда, слышался мерный гул колоколов, медленно растворяющийся в сине-белом небе. Над развесистыми кронами старых вязов с писком парили ласточки, и голуби тяжело ворковали среди листвы. Было влажно и душно. В одном из окон монастыря я увидела мать Элодию и сделала вид, что не замечаю ее.
Немой привратник отворил передо мной калитку. Железная ручка лязгнула под моими руками, словно сердясь на то, что я ухожу. Но меня уже ничто бы не остановило. На разбухшей дороге я видела голубую карету с золотистыми занавесками и сияющим гербом на дверце. Мадам де л'Атур, которую я считала то ли бабушкой, то ли тетушкой, звала меня к себе…
Она осыпала меня поцелуями и несколько минут пристально разглядывала.
– Вы похудели! – заметила она с горечью. – Вот до чего доводят эти монастыри! В мое время девушки учились всего два года – с тринадцати до пятнадцати лет. Но Филипп настаивает, чтобы вы провели среди монахинь целых шесть лет – это так долго!
– Почему вы не забирали меня отсюда, почему?
– Монахини не советовали, Сюзанна, и ваш отец был непреклонен. У него такой жесткий характер, он весь в свою мать, принцессу Даниэль. Она была крутая и решительная женщина…
– Ах, мне это все равно! – воскликнула я. – Неужели Нельзя было забрать меня хотя бы на месяц!
– Вас ожидает прекрасный отдых, – примирительным тоном сказала маркиза. – В Сент-Элуа сейчас чудесно. Это божественные места, изумрудный край! Вы будете делать что захотите, уверяю вас, моя девочка.
– Вы позволите мне ездить к морю и плавать на лодке?
– Да, – сказала маркиза, поморщившись.
– И попросите Жака или Бон-Клода научить меня ездить верхом?
Маркиза испугалась.
– Верхом? Вы слишком малы для этого!
– Мала? Ну уж нет! Все девочки в монастыре этим занимаются, а я-то чем хуже?
Маркиза лишь пожала плечами: мол, что за вздор вы несете, дитя мое! Для нее я была не только не хуже, но выше, неизмеримо выше всех своих подруг… Как бы там ни было, разрешение я получила.
Через неделю белый как снег замок Сент-Элуа, весь блистающий свежестью, зеленью и золотом черепицы, приветливо распахнул передо мной свои ворота. В Бретани лето выдалось на редкость теплое, солнце щедро посылало свои лучи на сырую бретонскую землю, и уже и речи не было об обычных для этой местности туманах и дождях.
В Сент-Элуа все было как прежде. Но вот местность вокруг замка я словно увидела впервые: и обширную долину, посреди которой стоял Сент-Элуа, и заливные луга, где крестьяне пасли своих коз. Долина тянулась между двумя цепями холмов, поросших лесом. Холмы были испещрены рвами – остатками
