Он налил в стакан воды и поднес его к моим губам. Я отвернулась.
– Пейте! Вам надо прийти в себя. Вы же пьяны.
– Да, я пила коньяк. Но я не пьяна. По крайней мере, не настолько, как бываете вы, адмирал.
При любом разговоре с Франсуа меня словно несло – так подмывало устроить ссору. Я нарочно назвала его адмиралом, чтобы задеть его. Не отвечая, он еще ближе поднес к моим губам стакан, и я поняла, что он не отстанет. Чтобы покончить с этим, я стала пить, но он сам контролировал наклон стакана, контролировал неловко, так, что я почти захлебывалась и вода потекла по моему подбородку. Само собой разумеется, я восприняла это как новое издевательство и рассерженно вырвалась, выбив у него из рук стакан.
– Прекратите это! В конце концов, я в своем доме, а не в вашем, так что нечего мне приказывать.
– Вы целыми днями не вспоминаете, где ваш дом. Что вы делали сегодня? Почему явились так поздно?
Я снова села на кушетку, уяснив, что больше приставать ко мне со стаканом он не будет.
– Какие странные вопросы вы мне задаете! – бросила я раздраженно.
– И все же я хотел бы услышать ответ.
– Я тоже хотела этого, когда вы отсутствовали по двенадцать часов кряду и являлись домой за полночь. Но я молчала, а вы не спешили удовлетворять мое любопытство. Как видите, теперь я привыкла, и ваше отсутствие меня уже не беспокоит. Почему бы вам не поступить так же?
– Черт побери, когда я отсутствую, вы прекрасно знаете, где я!
– Если вас только это интересует, то по моему виду можно понять, где я была.
Он сел рядом со мной, осторожно провел рукой по моим волосам. Я не противилась, но и не поощряла его, – мне была безразлична эта ласка.
Он отдернул руку.
– Я говорил с Жаком. Он утверждает, что возил вас в какой-то ресторан. Это скверно, Сюз.
– Почему же?
– Жены депутатов не должны так поступать.
Я отпрянула, словно ужаленная. Глаза у меня сверкнули.
– Похоже, только об этом вы и думаете, да? Если бы вы были более наблюдательны, сударь, то заметили бы, что с недавних пор у меня нет ни малейшего желания разыгрывать из себя добродетельную супругу республиканца. Для этой роли я теперь совсем не подхожу. Не воображайте, что перед вами та самая Сюзанна, что вышла за вас замуж прошлым летом.
Слезы набежали мне на глаза. Я закрыла лицо руками.
– Что вам, черт побери, от меня нужно? Или вам мало того, что я вынесла?!
Он вдруг схватил мои руки, порывисто поднес к губам, и я пораженно увидела, что лицо его взволнованно.
– Да что же произошло между нами за эти полгода? Я просто не узнаю вас, Сюз. Мы почти не видимся. Я вижу, что вы страдаете, что вы убиты горем, но почему же вы замкнулись в себе? Разве вы одна? Разве я не люблю вас? Разве я не сумею вас утешить? Какая черная тень пролегла между нами, скажите, Сюз!
Я ошеломленно подумала, что впервые слышу от него такие слова. Пожалуй, еще полгода назад я душу готова была продать, чтобы услышать нечто подобное. Но он опоздал. Теперь мне не нужны были ни его чувства ко мне, ни он сам. Да и зачем все эти объяснения? Если он сам не понимает, мне совсем не хочется что-то ему втолковывать. Для себя я все окончательно решила еще тогда, в ноябре.
А Франсуа… Я слишком хорошо знала его теперь, чтобы обмануться его словами. Он может только говорить, а понять и воспринять – на это он не способен. Я представила на мгновение, что решилась рассказать ему о том, что посещаю Тюильри и что там делаю. Да никакие мои слезы и просьбы не будут иметь значения. Он оттолкнет меня, обругает. Может, даже донесет на меня в какой-нибудь комитет…
Ни слова из того, что я думала, я не произнесла вслух. Будет лучше, если он ничего обо мне не узнает. Я не думала, что наш брак продлится долго, но все-таки надеялась растянуть его еще месяца на три-четыре, до тех пор, пока моя роль в Тюильри не будет раскрыта. Тогда-то он будет просто вынужден оставить меня, а пока… пока мне было очень выгодно жить под прикрытием имени мадам де Колонн, жены левого в Собрании. Он вдруг произнес, прервав мои мысли:
– Вы же знаете, что я не меньше вашего любил Луи Франсуа. Он мне был так же дорог, как и вам.
– И именно поэтому вы даже в день его похорон пошли в Собрание! – охрипшим голосом, озлобленно выкрикнула я.
Вскочив на ноги, я некоторое время не могла произнести ни слова от возмущения.
– Молчите уж лучше о ребенке, вы, лицемер! Вы никогда не любили его! Вы все лгали, притворялись! Вам никогда не был нужен Луи Франсуа! Да я вообще не знаю, кто вам нужен, вы никого не умеете любить по-настоящему. Всех и все вам заменяет Собрание, это с ним вы обвенчались, а не со мной. Если бы в тот день… день похорон моего мальчика, вы сделали бы хоть один шаг навстречу… если бы я разглядела в вас хоть искорку настоящего сочувствия… о, как я ждала этого! А вместо этого вы отправились в Собрание. Тогда я наконец поняла, что мы слишком разные люди. И теперь я не хочу, слышите, не хочу, чтобы вы меня понимали!
Со мной едва не случилось истерики. Я вся дрожала от возбуждения. Франсуа попытался усадить меня в кресло, но я вырвалась.
– Да, мы разные люди, – упрямо повторила я. – Оставьте меня в покое. Я буду делать то, что хочу. Не донимайте меня своими разговорами. И не ворошите память о Луи Франсуа. Мне это больнее, чем вы думаете.
Он молчал и, к моему удивлению, не раздражался, слыша такое. Я тоже замолчала, чувствуя, что
