Франции, умоляю вас о помощи. Нам не у кого больше искать защиты. Позвольте нам остаться в вашем доме еще на несколько часов.
Мадам Сосс действительно была добрая женщина, но у нее были дети. Что было бы с ними, если бы она помогла королеве? Она готова сделать лишь то, что не будет угрожать благополучию ее детей. Королева передала жене прокурора несколько секретных бумаг, которые та тайком сожгла. Если бы не эта услуга со стороны мадам Сосс, король по приезде в Париж оказался бы не в Тюильри, а в тюрьме.
Пленники сопротивлялись, выдумывая всяческие уловки. Любая выигранная минута могла все изменить. Сначала король потребовал себе завтрак. А когда королевская семья уже стояла в дверях, одна из фрейлин, сопровождавших королеву, решила испробовать последнее средство. Она упала на пол и забилась в притворных судорогах. Мария Антуанетта упрямо повторяла, что не уедет, пока к фрейлине не пригласят врача. Но даже врач, увы, явился скорее, чем армия Буйе. Короля заставили уехать.
– Что прикажете делать, ваше величество? – снова спросил Людовика XVI герцог де Шуазель. – Я и мои товарищи предпочитаем лучше умереть, чем видеть то, что здесь происходит.
– Садитесь на лошадей, – приказал король, – и сопровождайте нас.
Король, сев в карету, попытался проявить твердость.
– Господа, – сказал он, – я – монарх, и я отдаю решительное приказание, чтобы меня везли в Монмеди. Кучер, в Монмеди!
В ответ на это вся толпа разъяренно заорала:
– Нет! В Париж! В Париж!
Карета тронулась, но лошади не прошли и двухсот шагов, как позади началась сильная суматоха, послышались крики. Королева, сидевшая у окна, встревоженно выглянула, и на лице ее отразился ужас.
– Ах, Боже мой! – вскричала она. – Там убивают Шуазеля!
Это не было преувеличением. Шуазель, Дамас и прочие их товарищи, приготовившиеся следовать за королем и уже вскочившие в седла, сразу, едва карета отъехала, были взяты в кольцо взбешенной толпой. Их хотели смять, растерзать, уничтожить. Громко ругаясь, люди бросились к всадникам, крича:
– Это герцог де Шуазель, тот самый, что помогал королю и грозился убить нас!
Шуазеля стащили с лошади, и сразу вся толпа бросилась на него. Дамас и прочие поспешили ему на выручку и тоже были смяты, тоже затерялись среди этой бойни, полагая уже, что существует только один для них выход – в могилу. Началась ужасная схватка. К счастью, одному из сержантов вдруг стало стыдно за то, что на его глазах убивают командира, и он громко крикнул:
– Ко мне, гусары! Выручим нашего начальника! Гусары проложили себе дорогу к Шуазелю и спасли его.
Толпа, видя это, громко потребовала отвести всех людей, которые защищали короля, в Ратушу.
Мэр, к которому привели этих новых пленников, не знал, как быть, и для того хотя бы, чтобы спасти им жизни, велел их арестовать. Шаузеля и его друзей обезоружили и отвели в тюрьму. Часового у окна поставлено не было, и народ, подобравшись к окну, стал стрелять по заключенным из ружей. Целые сутки они были вынуждены либо прятаться по углам, либо неподвижно лежать на полу, пока не явилась Верденская национальная гвардия и не перевела их в лучшее помещение.
Король, возвращенный в Париж, был посажен под арест. Все очень боялись, что он совершит новый побег, и стерегли его. Комендант Гувион, один уже раз прозевавший своих подопечных, потребовал, чтобы к королеве не допускалась никакая другая женщина, кроме одной – горничной Решерей, его любовницы. Это требование удовлетворили. На лестнице, ведущей в покои королевы, повесили портрет Решерей, и часовой должен был сличать каждую женщину с этим портретом.
Мария Антуанетта была возмущена и отправилась жаловаться на это мужу. Король долго не хотел этому верить, пока не спустился на лестницу и не убедился во всем сам. Немедленно потребовав к себе Лафайета, Людовик XVI настаивал, чтобы портрет был снят.
Портрет сняли, и женщины, обычно служившие королеве, были снова допущены к ней.
Королеву унижали и оскорбляли на каждом шагу. Часовому, стоявшему у ее покоев, было приказано ни на минуту не оставлять дверь спальни королевы закрытой, чтобы Мария Антуанетта была всегда на виду. Чтобы раздеться или одеться, она была вынуждена прятаться за кроватью. Однажды, когда король, придя к жене, отважился прикрыть эту дверь, часовой тотчас же открыл ее, когда же король снова поднялся, чтобы ее закрыть, часовой сказал:
– Сир, вы совершенно напрасно затворяете эту дверь, я открою ее всякий раз, как вы закроете, ибо таков приказ.
Едва королева выглядывала в окно, гвардейцы, стоявшие во дворе на карауле, заявляли:
– С каким удовольствием мы бы носили твою голову на пике!
Самая последняя подданная имела больше свободы. Королева была лишена того, что имеет любой самый ничтожный человек, – возможности спокойно жить, гулять, даже дышать воздухом. Ночи приносили больше всего беспокойства. Однажды она проснулась от шороха, раздавшегося рядом с ее постелью, и закричала, увидев подле себя какую-то тень. На ее крик прибежал часовой и скрутил незнакомца. Это был гвардеец, хотевший убить королеву.
– Господи! – воскликнула Мария Антуанетта в отчаянии. – Что это за жизнь! Оскорбления днем, злодейства ночью!
Потом, поднявшись, она крикнула часовому:
– Отпустите этого человека, пусть идет куда хочет! Камеристка госпожа Кампан удивленно взглянула на королеву.
– Но, государыня, как же это можно?
– Что же делать, – ответила Мария Антуанетта, – если мы задержим его, завтра якобинцы на руках понесут его по Парижу!
