Две случайные записки
Слушаю рассказ Михаила Левитина, режиссёра московского театра «Эрмитаж», и чувствую себя таким жалким обывателем, жалким и пошлым.
«Я пишу для юродивых, — говорит он, — герои моих книг настолько талантливы, что у них ничего не получилось. Я пишу о тех, кого мы с вами не поняли».
Непонятых, как и непонятных множество — в литературе, в театре… И это нормально. Для понимания должно пройти немало времени. Чтобы написать небольшой очерк о встречах с Евдокией Николаевной Глебовой, сестрой художника Филонова, мне потребовалось двадцать пять лет. Не скоро приходит обобщённое понимание событий. И ещё должен найтись чудак, который, отвлёкшись от суеты, задумается о вечном — об искусстве. И вот, как ни странно, новая для меня мысль, Левитиным высказанная: «Не надо думать о будущем. Думать надо о прошлом и настоящем».
Действительно — если анализировать прошлое и на этом основании понимать, как жить в настоящем, то и с будущим будет всё в порядке. А я наивно вечно пекусь о будущем, не понимая настоящего.
14 февраля 2005 г.
С точки зрения артиста
Из какой-то папки вывалилась очаровательная заметка Сомерсета Моэма о крайнем субъективизме взгляда Артиста на человечество. Смешно, пародоксально, но без подобных убеждений не существовало бы искусства:
«Люди, которых я вижу вокруг, всего-навсего лишь иллюзия, лишь мы, артисты, реальны в этом мире. Все люди — наше сырьё. Мы вносим смысл в их существование. Мы берём их глупые мелкие чувства и преобразуем их в произведения искусства, мы создаём из них красоту; их жизненное назначение — быть зрителями, которые нужны нам для самовыражения.
Они инструменты, на которых мы играем, а для чего нужен инструмент, если на нём некому играть? Только мы, артисты, существуем. Люди — тени, мы вкладываем в них телесное содержание. Мы — символы всей этой беспорядочной, бесцельной борьбы, которая называется жизнью, а только символы реальны. Говорят — игра притворство. Это притворство и есть единственная реальность».
О художественности
Я иногда задумываюсь: литература требует художественности, но художествен ли мой роман «Эксперимент»? Ведь в нём нет выдумки, там всё — правда. Голая правда, без прикрас. И главный герой — не герой, а мудрствующий пьяница, слабый человек, одна из героинь — Анна Андреевна — полное идеологическое зомби, её сын — человеконенавистник, а сам автор — глупенький моралист.
Но книга мне дорога. В ней, не сомневаюсь, живёт художественная тайна, сокрытая не только от большинства читателей, но и от самого автора. Я глубоко убеждён, что художественное произведение, если это подлинное искусство, должно быть выше автора.
Вот что я нашёл, читая Лидию Яковлевну Гинзбург: «Момент выдумки необязателен для литературы, первичны и обязательны моменты выборки (отбора) и пропусков. Это две стороны процесса художественного изменения материала».
А уж сколько мне пришлось перелопатить и своей писанины и писанины моего героя — одному богу известно.
5 декабря 2004 г.
Автопортрет
Смотрю на себя в зеркало. Боже, какая противная рожа выглядывает из рамы! Сосульки седых волос, бесформенные щёки, под брежневскими бровями непонятного цвета и выражения глаза, жалкие усы и в довершение картины — профессорская, из позапрошлого века академическая бородка клинышком. Была бы не седая, назвал бы её эспаньолкой, а сейчас — мещанская бородёнка уездного врачишки…
И возраст на лице — уже давно контролёры в трамваях не подходят. О фигуре я уже не говорю — согбенная, с пузом на тоненьких ножках. И сердце уже сломалось. Ведь где пишу? В санатории после инфаркта.
Противно всё до рвоты. И замыслов всё меньше — пишу какую-то чушь. Вот уже точно умный человек сказал: «Люблю литературу, но не настолько, чтобы не писать». Но если не писать, значит остаётся одно — читать. А это ещё хуже — новых мыслей уже не встречаю, даже у классиков. Когда-то мне об этом сказал один старый профессор, я ему тогда не поверил. Теперь сам до этого дожил.
Старость отвратительна. Слабеет не только тело, слабеют и волевые усилия. Противно ощущать себя тряпкой.
Я держусь пока на любопытстве; от профессионалов всегда что-то новое узнаёшь. Дополнительные странички к своему дилетантизму. Правда, не всегда всё понимаешь. Сегодня беседовал с сотрудником института Иоффе о современном состоянии знаний строения вселенной — половину не понял. Все эти кварки, нейтрино, слабые взаимодействия, реликтовые излучения — чёрт в них ногу сломает. Но было интересно.
Ведь все вокруг говорят только о болезнях. Инфарктники — народ напуганный. Каким бы разгильдяем человек ни был до болезни, врачебные предписания он начинает выполнять безукоризненно. Я же на назначенные медициной процедуры не хожу, то есть остаюсь разгильдяем. 2004 год.
Наша литература
Что такое литература? Зеркало. У классиков, как показывает время, верное и прямое, у приспособленцев — наоборот. Последних всегда больше.
Подлинный Художник — всегда страдалец. Он вечный борец за невозможное — справедливость, честность, правду. Он убеждён, что люди несчастны потому, что эти ценности у них украли. Художник или Писатель не задумывается о том, что будет делать человек, если получит свободу и справедливость, если узнает подлинную правду о государстве или всего лишь о своём партнёре. Он вечно борется и, в конце
