Булонскому.
– Мы все должны помнить, что отец этой дамы – великий роялист, который поведет за собою Мен и всю Нормандию.
– Тристан, сдается мне, вы хотите, чтобы я опекал эту женщину?!
– Да, монсеньор, вы. Ваша дорога лежит в Бен-де-Бретань. Хромец говорил почтительно, но твердо; его черные глаза светились пронзительным огнем, на лицо падали седые волосы. Он был одет в суконную куртку, под ней виднелось что-то вроде кацавейки, – словом, наряд его был более чем скромен, но держался этот человек внушительнее всех остальных.
– Черт возьми, Тристан, вы же знаете, что я не гожусь для эскорта! Да наша дама и ездить верхом не умеет.
– Нет-нет, умею! – возразила я горячо, – пожалуйста, возьмите меня, монсеньор!
Ради пользы дела я победила свою гордыню и все-таки назвала герцога монсеньором – титулом принцев и кардиналов.
Он глянул на меня исподлобья, потом посмотрел внимательнее. Я заметила, как его взгляд остановился на моих губах, потом спустился на грудь, скрытую глухим саржевым корсажем.
– В случае, если вы попадетесь республиканцам, я не стану выручать вас, – отрывисто бросил он.
– Вы поняли, мадам?
Я с готовностью кивнула.
– Вы будете только ехать со мной и моими людьми. Но за свою судьбу вы отвечаете сами. Не надейтесь на помощь и наше рыцарское благородство.
– Увы, – сказала я, – я давно уже ни на что не надеюсь.
– Хорошо. Очень хорошо. Тристан, пусть эта дама немного изменит свой облик.
Я прошла следом за Отшельником в каморку, служившую, видимо, ранее кладовкой. Отсюда еще не выветрился едкий запах чеснока. Груда всякой одежды валялась на земляном полу – одежды, наверняка стянутой с убитых.
– Одевайтесь. Выбирайте себе что-нибудь. Путешествовать в юбке не особенно приятно.
Тристан вышел. Превозмогая брезгливость, я натянула черные шершавые штаны, заправила в них свою рубашку; сверху надела шерстяную безрукавку и теплую куртку из сукна, которую стянула на талии широким кожаным поясом. Высокие жесткие сапоги дополнили мистификацию. За пояс я засунула пистолет, прицепила мешочки с пулями и порохом.
– Вам нужно обрезать волосы, – заметил Тристан, внезапно появляясь в дверях.
– Вы в мужской одежде и так кажетесь слишком тонкой и маленькой. Непременно нужно подстричься.
Я взглянула на него с ужасом.
– Подстричься? Как?
– Коротко, мадам. Очень коротко.
Я в страхе коснулась рукой своих волос.
– Нет. Ради Бога, нет. Я лучше спрячу их под шляпу.
Шляпа нашлась быстро – круглая, фетровая, с пряжкой, приколотой к тулье.
– Ну, как?
– Хорошо, мадам. Поспешите. Монсеньору уже оседлали лошадь.
Я с некоторой робостью коснулась рукой седла, погладила черного жеребца по гриве – он был смирный, послушный. Подумать только, я целых два года не ездила верхом. Где-то сейчас моя верная Стрела, что с ней стало, не прикончили ли ее из-за недостатка корма?
Было уже за полночь, когда мы тронулись в путь. Проводник ехал впереди, указывая дорогу, за ним скакали всадники – телохранители герцога Булонского, а уж потом сам герцог. По какой-то непонятной субординации я оказалась в самом конце кавалькады, но и не пыталась протестовать против этого. Меня только очень не устраивало соседство герцога де Кабри. Он скакал сзади, я даже слышала его посапывание…
Брике, сидевший у меня за спиной, был в восторге от всего происходящего.
– Ну, похожа ли я на мужчину хоть немного, Брике?
– О, мадам! Немного, конечно, да!
Ветер был сильный, порывистый. Гроза уже отгрохотала и молнии не было, но дождь шел не переставая, стекая по моей шляпе и шее – я поеживалась, чувствуя, как холодная вода щекочет ключицы и лопатки. Голые, мокрые после дождя ветви летели мне навстречу, норовя хлестнуть по лицу, и приходилось пригибаться в седле, чтобы избежать столкновения.
Лесная просека закончилась, и теперь нам навстречу летела каменистая мокрая дорога. Мелькали вязнущие в песчаном грунте ели. Мелькали и исчезали во мгновение ока.
Занималась заря.
Ночь еще не закончилась, но небо уже окрасилось нежно-розовым светом. Ночной мрак смешивался с молочно-белым туманом, сползающим с холмов и окутывающим все вокруг, – смешивался и понемногу таял. Из кустов, на которых уже курчавилась весенняя поросль, вылетали сонные перепелки, вспугнутые лошадиным топотом. Дорога петляла среди холмов и солончаков, вилась между крестьянскими полями, то разбегаясь в разные стороны, то выравниваясь в широкий изъезженный тракт. Летели по обочине дороги
