двадцати минутах ходьбы от лагеря. От этого молчаливого марша по дюнам мне в душу закрадывался страх. Господи Иисусе, о чем кричал тот небритый капитан? И неужели у этого юного Гаспара достанет жестокости выполнять небрежно отданный приказ? Нервы у меня были на пределе, неизвестность изводила больше всего, и я не выдержала:
– Черт возьми, хватит! Хватит брести по пескам, мне это надоело, я не выдержу больше! Это безумие какое-то, остановись!
Он медленно повернулся ко мне, и я застыла на месте. Руки у меня опустились, слова исчезли.
– Что вы кричите, гражданка? – хмуро спросил Гаспар. – Вы хотите, чтобы я вас расстрелял?
Я молчала, понимая, что ответы «да» и «нет» прозвучали бы в одинаковой степени нелепо. На щеках у меня горел румянец. Сейчас даже ветер, трепавший мои распущенные волосы, казался мне горячим сирокко.
– И надо было так случиться, что вас мне доверили.
– Послушай, – сказала я тихо, – тебе ведь не больше восемнадцати, правда? Я могла бы быть твоей сестрой. Так неужели.
– Нет, – прервал он меня. – Ты не могла бы быть мне сестрой. Ты аристократка и роялистская шпионка, и для таких есть только один исход – гильотина!
От этого слова у меня всегда мороз пробегал по коже, но теперь я не испугалась, хотя Гаспар произнес его со всем фанатизмом, на который только был способен.
– Ты такой молодой и такой кровожадный?
– Я за народ, за Революцию, за Республику.
– Тебе бы впору интересоваться девушками, а не убивать людей.
Он почти с мукой вглядывался в мое лицо, но, встречаясь с моим взглядом, отводил глаза.
– Вы сами убиваете людей. Иначе зачем бы вы шпионили?
– Я не шпионила. Вы все это выдумали. Я добираюсь к своим детям. Только поэтому я оказалась тут.
– Вранье! – безапелляционно заявил он.
– Ты просто глупый индюк, как и твой капитан, – выпалила я в бешенстве, – если можешь думать, что я шпионка!
– Ну хватит! – воскликнул он, багровея от гнева. – Замолчите, вы мне надоели, вы аристократка, такая же подлая, как и все ваше змеиное гнездо!
– А ты… ты болван, сопляк, деревенщина!
Он рванул с плеча ружье, весь красный от ярости. Сухо щелкнул затвор. Я была такая взвинченная, что даже испугаться не успела, а только крепко зажмурилась в ожидании выстрела. Но выстрела не последовало.
– Что…что это такое?
Я открыла глаза. Гаспар, побледневший и взволнованный, казалось, вслушивался в звуки, что проносились над дюнами. Шелест тамарисковых кустов, тихо вздыхающие зыбучие пески, а между всем этим – частое сухое потрескивание, как при игре в кости.
– Стрельба! Там идет бой!
Забыв обо мне, Гаспар бросился бежать к лагерю. Я осталась стоять в нерешительности. Вокруг было безлюдно. Сплошные песчаные дюны… Как бы там ни было, впереди дороги нет. Если уж мне надо идти, то следует сперва вернуться назад, в лагерь. Я пошла туда медленно, погруженная в размышления.
У меня словно камень с плеч свалился. Чувство необыкновенного облегчения было так сильно, что я ощутила прилив сил. Вот только руки у меня были связаны. Еще одна причина для того, чтобы вернуться, найти нож или кусок стекла и развязать их.
Насчет причины внезапного боя я не сомневалась. Герцог Булонский и Тристан Отшельник столько твердили о том, что утром начнется восстание, что я была уверена в том, что на синих напали либо белые, либо взбунтовавшиеся крестьяне. Я не знала, кто выйдет победителем. В любом случае мне не хотелось ввязываться в войну. Война – это всегда кровь, зверства, насилия, неизбежная гибель при попадании в плен… Я хотела только одного – добраться до Жанно, Шарло, Авроры, добраться и хоть один день прожить с ними в спокойствии, забыв о том, какие громы грохочут над Францией.
То, что я увидела на месте бывшего лагеря синих, подтвердило мои опасения.
Дым еще не рассеялся над множеством трупов, которыми было устлано поле боя. Здесь были и республиканцы, и крестьяне, зажавшие в руках простое оружие – вилы, но крестьян было значительно меньше. У многих синих было чудовищно изуродованы лица – то выколоты глаза, то поспешно вырезаны ноздри. Иногда казалось, что раненым насыпали в рот пороха, поджигали и взрывали. Вдалеке ржали обезумевшие от стрельбы лошади.
Но теперь уже все было позади. Стояла тишина, и только потрескивала, догорая, пылающая повозка. Кому повезло, тот спасся бегством. По всему было видно, что белые взяли верх, а синие бежали. Но радости от того, что победа на «нашей» стороне, я почему-то не чувствовала. Если так ужасна первая победа, что ж будет в дальнейшем.
Я склонилась над одним из убитых, чтобы вытащить у него из-за плеча нож, и тут что-то острое больно ткнулось мне в плечо и толкнуло так, что я едва удержалась на коленях.
– Вставай, проклятая роялистка! Наших-то они поубивали, но я еще жив, и отвечать тебе все-таки придется.
Я обернулась: это был Гаспар. По его лицу, почерневшему от копоти, текли слезы. Боже мой, он плачет!
