– Людовику XVIII?
– Да, если вы не знаете кого-то другого.
Внезапно повернувшись ко мне, Александр произнес:
– Интересно, хотелось бы вам увидеть Флоренцию и побывать в тех местах, где прошло ваше детство?
Ошеломленная, я смотрела на него. У меня и в мыслях не было, что он знает что-то о моем детстве, догадывается, что я наполовину итальянка.
– Откуда вам это известно? – спросила я.
– Когда принц де ла Тремуйль привез вас из Италии и начал процесс о вашем удочерении, я еще был во Франции, и при дворе очень много говорили об этой новости. Так что, как видите, я впервые услышал о вас еще шестнадцать лет назад.
Он еще раз спросил:
– Ну, так хотели бы вы туда поехать?
У меня перехватило дыхание, когда я подумала о возможности снова оказаться там… Шестнадцать лет! Да, именно столько времени прошло с тех пор, как меня увезли. Правда, я побывала в Турине, но Турин – это Пьемонт, а не Тоскана. Я не видела того моря, того солнца, тех шумящих апельсиновых рощ… Еще не веря, что не сплю, я спросила:
– Когда мы поедем?
– Если вам хватит двух дней на сборы, мы можем отправиться уже послезавтра.
Такой ответ был невероятнее всего предыдущего. Он готов прямо-таки сорваться и ехать! Я с подозрением взглянула на Александра, не зная, предложил ли он отправиться в свадебное путешествие неожиданно и для себя самого или заранее все продумал. Мое мнение все-таки склонялось в пользу последнего.
– Мне кажется, госпожа герцогиня, – произнес он улыбаясь, – что ничто не мешает вам объявить о нашем намерении уже сейчас.
Поль Алэн, которого я застала в каминном зале, где он занимался фехтованием и выделывал всякие квинты и терции, сшибая шпагой головки свечей, совершенствуя таким образом свое искусство, выслушал мое сообщение так, будто и раньше знал о нем.
– Ну, что вы скажете? – спросила я, не в силах скрыть счастливую улыбку. – И, ради Бога, Поль Алэн, перестаньте хмуриться! Я же знаю, вы не такой мрачный, как хотите казаться.
– Я скажу, что вы цветете, как июньская роза на клумбе.
– Да, цвету. Это потому, что я счастлива. Что еще?
Он отбросил шпагу, рывком снял перчатки, и брови его сошлись к переносице. С легкой гримасой мой деверь произнес:
– Я скажу, мадам, что это глупо – отправляться в такое время в Италию.
– Глупо? Почему это глупо?
– Потому что Директория давно уже строит планы похода, итальянского похода, сударыня. Выбран даже генерал – Бонапарт; не позднее мая он поведет туда республиканские войска, и Александр отлично знает об этом.
– О, это не так уж важно – то, что вы говорите. До мая мы, может быть, уже вернемся. Кроме того, с чего вы взяли, что этот самый генерал не полетит оттуда вверх тормашками? Австрийцы не такие уж плохие вояки, да и итальянцы, возможно, не слишком обрадуются приходу синих.
– Еще как обрадуются… Сначала, по крайней мере.
Быстро взглянув на меня, он добавил:
– А вы не подумали о том, что скажут наши друзья, если Александр бросит свои дела и исчезнет?
– Вы имеете в виду роялистов, шуанов?
– Да. Что скажут аристократы?
– У них тоже есть жены, и они поймут его. Кто это, собственно, решил, что Александр должен всю жизнь положить на алтарь белого дела? – Подумав, я произнесла: – К тому же здесь останетесь вы, Поль Алэн.
Он усмехнулся.
– Странно. Я не знал, что вы умеете льстить.
– Когда нужно, умею.
Мне не нравились его нахмуренные брови, и я не выдержала. Как он может выглядеть таким букой?
– Это, в конце концов, переходит все границы. Я знаю, что вы меня не любите, но нельзя же до такой степени не любить своего брата!
– Я люблю Александра превыше всего на свете.
– Впервые слышу, что лишать своего брата всякой надежды на счастье, недовольно хмуриться при одном лишь упоминании о том, что он уедет и хоть на время перестанет рисковать собой, – это значит любить! Вы… вы невыносимы! Мне жаль, что я пришла к вам; мы никогда не найдем общего языка.
– Мы уже почти нашли его, дорогая сестра.
Я, уже повернувшись было к двери, остановилась, услышав эти слова. Поль Алэн, улыбаясь, подошел ко
