Я едва сдержала стон удовольствия, когда он легко стащил мокрые туфельки с моих ног, а потом мягко сжал в ладонях мои ступни. Сама не зная, что делаю, я бессознательно подалась назад, закидывая руки за голову. Мокрая шляпа полетела вниз, за спинку кресла, повлажневшие волосы цвета кипящего золота упали мне на плечи. Пальцы Александра заскользили вверх по моей ноге, приподнимая юбку, легко нащупали подвязку, ослабили ее и медленно, нежно, осторожно потянули вниз мокрый чулок. Оставленный им, он змеиной шкуркой съежился на грязном полу. Потом такая же участь постигла другую подвязку и другой чулок.
Легко, мимолетно, но достаточно осязаемо он касался моих ног, доходя почти до самых интимных мест, скользя по колену, по внутренней стороне бедер. Впрочем, в том состоянии, в котором я была тогда, для возбуждения мне хватило бы лишь мысли о таких прикосновениях. А нынче я ощущала его пальцы, приятное тепло его рук. Он смотрел на меня не отрываясь, я замечала это, но не в силах была контролировать выражение своего лица. Кусая губы, я запрокинула голову, чувствуя, как мучительное желание захлестывает меня, как эти сладкие горячие волны накрывают меня с головой, и я погружаюсь в них все глубже и глубже.
Он снова вернулся к ступням, сжимая их в своих сильных теплых ладонях; я ощутила несколько горячих поцелуев на своих пальцах. Потом моя юбка снова поползла вверх, а руки Александра скользнули вдоль моих голых ног, которые сами собой раздвинулись. Он прикасался ко мне, ощупывал, ласкал, гладил, а мне оставалось лишь кусать губы, изнывая в восхитительно-щемящем томлении ожидания.
И вдруг все исчезло. Вдруг я поняла, что он оставил меня, что я не чувствую больше его рук, что мне враз от этого стало одиноко и холодно. Заставив себя открыть глаза, я увидела Александра: он смотрел на меня, но по его лицу ничего нельзя было понять. Мне стало страшно до тошноты, когда я подумала, что это, быть может, снова была только игра. Под влиянием этого страха для меня исчезли все приличия, исчез контроль над собой. Я не желала ничего, кроме того, чтобы все это продолжалось. Совершенно животные чувства завладели мной, и рассудок умолк.
– Александр, – прошептала я одними пересохшими губами. – У меня уже влажно внутри, так я хочу почувствовать вас в себе.
В голове у меня слегка шумело. Тяжелая тень легла на лицо Александра, и я вдруг поняла, до какой степени он хочет того же, что и я. Похоже, теми моими словами была перейдена граница, до которой он еще владел собой. Безвольно, бездумно я подалась ему навстречу, готовая принять самые хищные объятия.
Галантность, правила приличия, вежливость – все было уничтожено. Грубо, резко он рванул меня к себе, поставил на ноги, тут же, на ходу, дернул шнуровку на моем корсаже. Я ничего не могла делать, я была без ума от того, что сейчас это все-таки произойдет. Как угодно, но лишь бы произошло. Я так долго ждала этого.
Он продел руку мне под бедра и подсадил меня на стол. Я слышала, как он что-то говорил, но ни слова не понимала. Никто сейчас, пожалуй, не мог бы быть податливее и чувственней, чем я; я сама удивлялась, как сильно откликается мое тело на малейшее его прикосновение. Я застонала, когда он наконец-то прижался губами к моим грудям, легко потеребил соски. Его ладони широко развели мои ноги, задрали юбку, расстегнули на мне пояс, рванули непокорную застежку нижнего белья. Он стоял у меня между колен, я ощущала его, такого большого, сильного, напряженного, и лишь невнятно пробормотала что-то, чего сама не поняла, когда он просунул руки мне под ягодицы, чтобы чуть приподнять и привлечь ближе.
Тихий хриплый возглас сорвался с моих губ – так сильно и неистово, таким могучим ударом он вторгся в меня. На миг мне показалось, что это не совсем то, чего я ждала; но надежда, желание и радость от того, что это все-таки случилось, оказались в тысячу раз сильнее того чувства. Я привыкла к новым ощущениям, привыкла к Александру, хотя он был так нов и необычен, по крайней мере, я была полна желания освоиться. Сейчас, когда мы слились друг с другом, а его губы касались моей шеи, я была даже чуть выше Александра; быстрым страстным движением прижав к себе его голову, я обхватила его шею руками, стремясь соединиться с ним как можно теснее. Грубые, сильные толчки, от которых я вздрагивала и задыхалась, с каждой секундой убыстрялись и становились все глубже, будто он желал разорвать меня, уничтожить, смять своим телом, – столько в этом соитии было неистовства, невыносимой муки, страсти и стремления друг к другу.
И когда последними безжалостными, почти жестокими ударами он проник в самую глубь, когда я ощутила едва заметную последнюю судорогу его плоти и поняла, что в меня изливается его семя, когда, еще содрогаясь от сильного, столь долго ожидаемого наслаждения, он вдруг взял в ладони мое лицо, твердо сжал мои виски и бессознательно, бездумно прильнул губами к моему рту, покрыл безумными поцелуями щеки, – я уже знала, что это мой мужчина, что он создан для меня, а я для него, что мы рождены лишь для одной цели: чтобы жить вместе, любить, иметь детей.
Я все так же прижималась щекой к его плечу и не отстранилась, даже когда он вышел из меня. Я слышала, как понемногу умеряет стук его сердце, как его дыхание мало-помалу выравнивается. Умом я понимала, что в этот первый раз все было не так уж удачно: он был поспешен, слегка груб и закончил слишком быстро. Но ведь первый раз всегда счастлив на спуск… К тому же, меня это ничуть не волновало: я наслаждалась восхитительным чувством полного спокойствия, любви и удовлетворения. Это был пик счастья.
Он мягко приподнял мое лицо за подбородок, долгим нежным поцелуем прильнул к губам.
– Моя желанная…
– Желанная? – прошептала я.
– Да. Прости меня. Я забыл немного о тебе.
Я молчала, прижимая его руку к щеке. Он произнес:
– Я сегодня же исправлюсь, даю тебе слово.
Это необычное, интимное «ты», это нежное слово «желанная» – как приятны были эти мелочи. Я хотела пробормотать в ответ что-то такое же нежно-воркующее, но в тот же миг застыла от ужаса: на лестнице стоял трактирщик и глядел на нас. Я не могла понять, как мы забыли о нем.
Он видел нас в такой неприличной позе… Я рывком оттолкнула Александра, резко одернула юбку, чувствуя сильную досаду не от того, что нас застали, а от того, что этот трактирщик так бесцеремонно разлучил нас. Досада и легкий стыд залили румянцем мне щеки.
– Подать вам ужин? – брякнул трактирщик как нельзя более некстати.
Взгляд, которым он нас окинул, был явно неодобрительным. Мы переглянулись. Ну о каком ужине могла идти речь, если мы были так переполнены тем, что случилось, так хотели продолжения, так близко чувствовали друг друга?
