– Что вы намерены делать? – проговорила я.
– А вы что-то имеете против того, что я намерен эту ночь провести у своей жены?
Резким движением он снял с себя перевязь, отстегнул шпагу, потом бросил на стул пистолеты и рванул пояс, стягивавший его портупею. Его взгляд был устремлен прямо мне в лицо, казалось, он следит за каждым чувством, отражающимся на нем.
– Сударь, – проговорила я, отступая еще дальше и качая головой, – сомневаюсь, что вы будете счастливы, осуществив свое намерение! Впрочем, вы, вероятно, настолько зверь, что не задумываетесь над этим!
Страх мой пропал, я была почти спокойна. Что он мог, этот мерзавец? Разве только изнасиловать меня. И я это переживу! Только уж после этого между нами все будет кончено, даже то малое, что было!
– О каком, собственно, намерении вы говорите? – неожиданно холодно спросил он.
– О том, что вы намереваетесь сделать!
– То, что я намерен сделать, не принесет мне ни счастья, ни несчастья, мадам. – Он швырнул пояс на стул. – Это слишком незначительный поступок, чтобы вызвать у меня какие-либо переживания.
Расширенными глазами я смотрела на Александра, не понимая, о чем он говорит.
Окинув меня холодным взглядом, он произнес:
– Вы, очевидно, ожидали другого. Не опасайтесь. Я намерен лишь переночевать в вашей туалетной комнате, чтобы в доме не думали, что между нами отсутствуют супружеские отношения.
– Сударь, но…
– Успокойтесь. Я не намерен подвергать опасности ваше целомудрие. И не трудитесь рассказывать мне о своих чувствах – я отлично знаю, какое отвращение вызываю у вас.
Бросив на меня суровый взгляд, он ушел в ванную комнату. Немного спустя заплескалась вода в умывальнике.
Потрясенная, я забралась под одеяло, натянув его до самого подбородка. Я столько всего увидела, что до сих пор еще дрожала всем телом. Подумать только, он намерен ночевать рядом со мной! Инквизитор несчастный! Палач! Убийца! Чудовище! Садист проклятый! Я исчерпала весь запас эпитетов и уткнулась лицом в подушку, кусая губы.
Я слышала все, что происходило рядом. Александр вышел из ванной, быстро собрал свои вещи и ушел в туалетную комнату – спать на кушетке. Отлично. Пусть делает что угодно… Лишь когда все звуки, раздававшиеся в смежных комнатах, затихли, я наконец ощутила, как отпускает меня напряжение, которым я была охвачена. Надеюсь, что он уснул… Я откинулась на спину, забросила руки за голову и вздохнула так, будто у меня с плеч свалился огромный груз.
Мне было больно. И мучительно грустно. Даже не от того, свидетельницей чего я стала… Просто мои мысли вернулись и к прошлому, и к настоящему – оно было одинаково уныло… У меня, конечно, есть причины для радости. Жанно, например, да еще близняшки. Аврора тоже очень хорошая девочка, и она меня радует. Но… почему я попала в такой переплет? Почему вынуждена жить вдали от них? Лишь потому, что у меня нет денег и я вышла замуж. Нет, никогда я не буду счастлива… Я, вероятно, так бестолкова, что просто неспособна к счастью. Всегда совершаю какие-то нелепые поступки… Всегда попадаю в ужасные ситуации. У меня была надежда, что, когда я уеду из Парижа, закончатся и все мои злоключения. Но в Бретани я встретила еще больше трудностей. И везде меня подстерегали неудачи: с Бельвинем, с хозяйством, с налогом, с синими, напавшими на Сент-Элуа, даже с графом д'Артуа… Думать о последнем было особенно невыносимо. Как я была бы счастлива с ним…
Ресницы у меня стали тяжелы от набежавших слез. Я прижалась щекой к подушке и заплакала, уже не сдерживаясь. Слезы текли по щекам, смачивали наволочку и густые волосы. Я прижала костяшки пальцев к губам, чтобы не всхлипывать, но у меня мало что получалось. Боже, даже поплакать в голос я здесь не могу… Уткнувшись в подушки, чтобы заглушить рыдания, я вдруг услышала знакомый холодный голос:
– Мадам!
Я подняла залитое слезами лицо, вне себя от стыда, что он видит меня в таком состоянии. Герцог стоял у постели, опираясь рукой на деревянную колонну балдахина, и казался очень высоким. Он был теперь лишь в кюлотах, обнаженный по пояс, и я против воли поразилась: какие мускулы угадывались под этой смуглой кожей рук, плеч и торса!
– Если это мое присутствие причиняет вам такие страдания, вы могли бы мне об этом сказать.
Я молчала.
– Мне уйти?
– Делайте как вам угодно! – сказала я сердито. – Мне это безразлично.
Он протянул руку, словно инстинктивно хотел коснуться моих золотистых волос. Я отшатнулась. Он не настаивал.
– В таком случае, я останусь.
Герцог, сделавшись вдруг безучастным к моим слезам, повернулся и ушел в туалетную комнату – теперь уже на всю ночь.
7
Утром, за завтраком, мы вели себя так, будто не знаем друг друга. Александр ушел из моей комнаты, когда я еще спала, а выйдя к столу, ничего мне не сказал и вообще никак меня не приветствовал, даже не поднес мою руку к губам, как делал обычно, Я усмехнулась, заметив это. Как это следует расценивать – как наказание? Оно не слишком меня заденет. Жаль только, что Анна Элоиза все это видит и не преминет сделать какие-то замечания на этот счет – вероятно, не в присутствии Александра, а позже, например, когда я в одной из гостиных займусь вышиванием.
Что касается Поля Алэна, то с этого дня он, вероятно, стал просто ненавидеть меня самой лютой ненавистью – по крайней мере, взгляды, которые он бросал на меня, свидетельствовали именно об этом.
