дело все в том, что я очень расстроена. Я вынуждена буду остаться дома на все время траура, и мне придется написать письмо Табубе с извинениями и объяснением, почему я не смогу вернуться к ней, как обещала, – сказала она. – Еще я хочу послать письмо Хармину. Прошу тебя, давай вернемся в дом, и ты приведешь себя в порядок. Мне больно, что ты чувствуешь себя так одиноко. Мы должны как-то продержаться эти семьдесят дней, поэтому давай помогать и поддерживать друг друга.
Он нехотя поднялся.
– Хорошо, я попробую, – сказал он. – Только не проси меня встречаться с отцом. Вдруг мне захочется разделаться с ним, и я не смогу сдержаться.
Она готова была рассмеяться, однако, взглянув в лицо брата, ей стало вовсе не смешно.
– Гори… – прошептала она, но он лишь нетерпеливо махнул рукой в сторону дорожки, и она послушно пошла вперед. Он последовал за ней, и вдвоем они молча вернулись в дом.
Через четыре дня, предварительно уведомив Хаэмуаса о своем приезде, Табуба сошла на причал царского дома, где ее, замерев в почтительном поклоне, уже ждал Иб, который и проводил гостью в покои царевича. Весть о том, что господин собирается взять себе Вторую жену, быстро разнеслась среди прислуги, и теперь, когда Табуба шествовала к дому, все встречали ее поклонами и восторженным шепотком.
Она безусловно подходила на роль жены правителя. Белое одеяние украшали блестящие серебряные нити, сандалии перевивали серебряные ремешки. На руках позвякивали тяжелые браслеты из серебра и электрума, украшенные яшмой и сердоликом. Блестящие черные волосы она убрала под серебряную трехполосную повязку, а ее лоб украшала одна-единственная яшмовая подвеска. На веках мерцала мельчайшая серебристая пыльца, а глаза были густо подведены сурьмой. Твердую линию рта оттеняла яркая красная хна, такая же, как на крупных ладонях. На грудь тяжело спадала массивная цепь из электрума, состоящая из множества переплетенных анков и полумесяцев, сзади на голой спине Табубы висела подвеска – большое золотое изображение присевшего павиана. Объявив о ее появлении, Иб удалился, и Хаэмуас с улыбкой на устах вышел к ней навстречу.
– Табуба, добро пожаловать в дом, который совсем скоро станет твоим! – сердечно приветствовал он вошедшую. Она приветствовала его, а потом подставила щеку для поцелуя. – Ты чудесно выглядишь, милая сестра!
– Благодарю тебя, Хаэмуас. – Она жестом приказала удалиться двум слугам, мгновенно возникшим по обе стороны от нее с подносами, заставленными вином и закусками. – Цель моего нынешнего приезда – провести некоторое время с Нубнофрет. Я говорила тебе, что у меня есть такие намерения. Мне вовсе не хочется, чтобы ей казалось, будто ею пренебрегают, и я уверена, что скоро мы с ней станем лучшими подругами.
Хаэмуаса захватила теплая волна признательности, желания защитить эту женщину от любой возможной опасности.
– Ты не только прекрасна, ты еще добра и нежна, – произнес он торжественно. – Как странно устроена жизнь, Табуба! Когда я впервые увидел тебя в городе среди толпы – ты выступала с видом поистине царской гордыни, – кто бы мог подумать в тот день, что придет время и ты станешь моей женой?
Она нежно рассмеялась.
– Да, жизнь поистине удивительна, или, лучше сказать, судьба человека – вещь настолько странная и непредсказуемая, что остается лишь затаить дыхание и ждать, что же будет дальше, – ответила она. – Царевич, ты сделал меня бесконечно счастливой.
Некоторое время они молча стояли, нежно улыбаясь друг другу. Первой отвела взгляд Табуба.
– Хаэмуас, прежде чем отправиться к Нубнофрет, я хотела бы обратиться к тебе с одной просьбой, – сказала она. – Мне необходимо продиктовать письмо – весьма подробный перечень указаний, предназначенный для управляющего имением в Коптосе. Это по поводу предстоящего сбора урожая, а также кое-какие распоряжения относительно уплаты налогов фараону. Сисенет принял на службу писца; это добрый и бесхитростный юноша, но он только-только вышел из храмовой школы. Боюсь, он не справится с такой задачей, – ему не понять, что именно я имею в виду и что хочу написать в своем письме. На эту работу мне потребуется не более часа. – Она замолчала. – Мне бы не хотелось злоупотреблять твоей добротой…
Он протестующее поднял руку.
– Но ты хотела бы воспользоваться услугами моего писца, – закончил он за Табубу. – Больше ничего говорить не нужно.
– На того человека, что будет записывать мои распоряжения, падет огромная ответственность, – продолжала Табуба. – Все должно быть передано слово в слово…
– И ты хочешь, чтобы я дал тебе лучшего из своих писцов. – Хаэмуас просиял, счастливый оттого, что может оказать ей услугу. – У меня в услужении состоит сейчас сын Пенбу, Птах-Сеанк. Удивительно, но как раз сегодня утром он явился ко мне. Он тебя устроит?
– Благодарю тебя, Хаэмуас, – снова повторила Табуба самым серьезным тоном. – Он великолепно справится с этой задачей.
– Отлично. – Хаэмуас хлопнул в ладоши, и подошел Иб. – Скажи Птах-Сеанку, что мне незамедлительно требуются его услуги, – приказал Хаэмуас и знаком велел остальным слугам удалиться. – Птах-Сеанк – истинное воплощение благоразумия, – сказал он, обращаясь к Табубе. – Деловые переговоры должны оставаться сугубо частным делом между этой госпожой и ее писцом. Я не хочу, чтобы кто-либо из слуг, даже таких вышколенных, как наши, имел возможность услышать, а потом пересказывать на стороне любые подробности твоих личных дел, любовь моя. У меня есть кое-какие свои дела, но в случае, если тебе что- нибудь понадобится, не стесняйся и зови меня. Она нежно поцеловала его в губы.
– Ты хороший человек, – тихо сказала она.
Он кивнул, польщенный ее похвалой, и вышел из комнаты.
Скоро слуга объявил о приходе Птах-Сеанка. Писец быстрым шагом вошел в комнату и, держа под мышкой дощечку, поклонился. Табуба знаком приказала ему подняться.
– Писец, тебе известно, кто я такая? – спросила она.
Он бесстрастно смотрел на нее.
– Несомненно, мне это известно, благородная госпожа, – ответил он. – Ты – госпожа Табуба и скоро станешь Второй женой моего господина. Чем я могу тебе служить?
Она быстро улыбнулась, сложила вместе красные от хны ладони и принялась медленно ходить по комнате. Птах-Сеанк устроился на полу, положил дощечку на колени, раскрыл пенал и вытащил тростниковое перо.
– Я хочу, чтобы ты написал для меня очень важное письмо. Папирус ты должен оставить мне. Я все тебе объясню, когда закончишь. Ну что, готов?
Табуба ходила перед ним взад и вперед, и Птах-Сеанк не мог украдкой не бросать взгляды на ее стройные лодыжки, на развевающееся при ходьбе платье.
– Да, царевна, я готов.
– Пока еще, Птах-Сеанк, я не царевна, – возразила она, – но скоро стану ею. Очень скоро. В начале письма оставь пустое место для обращения. Мы впишем правильное имя чуть позже. Итак, начнем.
Птах-Сеанк обмакнул тростниковое перо в склянку с черной тушью. Сердце у него учащенно забилось. Ему еще не доводилось исполнять своих прямых обязанностей в этом доме – писать под диктовку своего господина либо кого-нибудь другого, и хотя он в достаточной мере был наделен и разумом, и способностями, все же ему трудно было сохранять спокойствие. Подобно всем писцам, состоявшим на царской службе, он считал ниже своего достоинства записывать сперва черновую копию документа, выцарапывая слова на воске или же вычерчивая тушью на глиняных дощечках, и только потом переписывать все набело. Вот и теперь он хотел исполнить задание безукоризненно – записать все верно и аккуратно на папирусе, где уже нельзя делать никаких исправлений. Писец сосредоточился на предстоящей работе.
– «Завершив тщательное исследование родословной и истории происхождения семьи благородной госпожи Табубы, ее брата Сисенета и сына Хармина, внимательнейшим образом ознакомившись с древними свитками, хранящимися в священной библиотеке Коптоса, а также собственными глазами осмотрев родовую усадьбу и прилегающие к ней земли на восточном берегу Нила в Коптосе, я, Птах-Сеанк, клянусь, что все, изложенное ниже, является истинной правдой».
