— Я думал, ты знаешь. Эти посты соединяются только друг с другом и командным центром Совета. На Старкере-4 слишком много соперничающих групп, чтобы разрешить солдатам какого-либо Дома иметь внешнюю связь.
— А как насчет поместья?
— Приходится соблюдать осторожность. Лорд Ричард это наверняка предусмотрел. Сейчас он, по- видимому, считает, что мы пропали. Однако здесь я ничего не могу ему противопоставить.
Мы погрузились в размышления. Карн встал и подошел к окну, но пока я убирала со стола и укладывала тарелки в мойку, я чувствовала на себе его неотрывный взгляд. Это бегство через пустыню изменило нас в чем-то, но мне не хотелось докапываться, в чем именно. Ему, наверное, тоже, иначе он бы не стал молчать.
После того, как уборка была закончена, мне уже нечем было занять руки, и я уютно устроилась в одном из трех кресел. Карн все еще стоял у окна, поглядывая то на меня, то на снег. Я не видела выражения его лица. Когда он наконец заговорил, то его голос звучал настолько тихо, что я едва слышала его.
— Жанна. Мне необходимо знать, это действительно очень важно, как вы у себя на Фру относитесь к смерти? Я понимаю, что тебе очень трудно ответить на такой вопрос, но прошу тебя, постарайся. Я не стал бы спрашивать, не будь это важно.
Это не был отвлеченный вопрос, вопрос о фруванских религиях. Он спрашивал о нас, о себе и обо мне, а у меня в тот момент не было сил, чтобы трезво и отстраненно размышлять об этом. Я отвела глаза, потом снова взглянула на него. Если этот вопрос важен для него, значит, он каким-то образом важен и для меня. Но смерть, ужасная смерть…
Нужно было ответить ему.
— На Фру это всегда происходит быстро. Всегда. Милосердная щадящая быстрота. Ценность жизни для нас в значительной мере определяется возможностью полной власти сознания над телом. Но, хотя мы, по существу, не знаем болезней, тело со временем изнашивается. Ни у кого не хватает сил постоянно чинить каждую клеточку.
Я взглянула на его резкий профиль. Будь проклята эта его академическая тренировка. Мне нужно было знать, что он чувствует.
— Моя мать в молодости была исключительно красива. Ей казалось, что морщинки уродуют ее. Ей приходилось тратить по несколько часов в день, чтобы уберечь хотя бы кожу лица. Но спустя несколько недель она решила, что все это не стоит потраченного времени. Теперь у нее очень милые, мягкие морщинки, но она все еще прекрасна.
Я вздохнула. Эта бесхитростная история не смогла ослабить железные тиски самоконтроля, в которые он себя зажал.
— У нас старики сами выбирают свой час. Когда их сердца устают, они начинают готовиться — раздают свое имущество, прощаются с друзьями и близкими, потом отправляются в Последнюю Обитель, где покидают этот мир за несколько часов.
Но мне было страшно подумать, как человек заканчивает свой путь здесь, где люди планировали убийства, где убивали друг друга из мести, ради выгоды, а то и, как можно было судить по их дуэлям, ради развлечения. Карн неподвижно стоял у окна, с преувеличенным вниманием разглядывая падающий снег.
Спасительная злость охватила меня.
— На Фру все по-другому. Мы ценим жизнь. Гхарр умеет думать лишь о том, как уцелеть самому и уничтожить другого. Вы убиваете друг друга и находите это законным. — Мне пришлось прерваться. Комок встал в горле. Я вспомнила свои ночные кошмары, мертвое лицо Карна… — Что значат для тебя мои чувства? Я только инструмент, инкубатор для детей, я…
Тут он посмотрел на меня, и в лице его была боль и грусть.
— Твои чувства для меня значат очень много. Очень. Наше положение показывает, что удача изменяет мне. Может статься, моя дорогая жена, что конец мой уже недалек. Смерть может прийти от руки убийцы или на дуэли. Я не могу дать тебе никакой защиты. А что мои враги могут сделать с тобой…
— голос его дрогнул.
Я отвернулась. Эта боль в его глазах. Какую бурю чувств породила она в моей душе. Он не должен был этого видеть.
Почти весь остаток дня прошел в мучительном молчании. Мы пытались говорить о пустяках, но слова казались неуклюжими и ненужными. Карн задал больной вопрос, который почти заставил нас обнаружить те чувства, в которых мы не хотели признаться даже себе. С облегчением отправилась я в постель, лишь только начало смеркаться. Во сне я могла не чувствовать себя такой испуганной, потерявшей голову, готовой сломаться.
Я проснулась от холода и боли. Тело еще хранило следы дальней дороги, и, вероятно, во сне я повернулась на больное место. Я повертелась в постели и обнаружила множество новых больных точек. Меня всегда удивляло, почему настоящая боль приходит не сразу. Я лежала неподвижно и одну за другой успокаивала ноющие мышцы. Наконец все прошло.
— Уже пора вставать, милорд? — этот титул казался мне спасительным в то утро.
Ответа не было. Я осторожно свесилась через край:
— Эй, соня.
На нижней койке никого не было. Она была аккуратно заправлена. Я оглядела комнату. Я была совершенно одна. Спрыгнув на пол, я торопливо оделась, хотя и чувствовала, что поспешность совершенно бесполезна. Похоже, что после его ухода прошло уже много часов. Вдруг я заметила клочок бумаги на столе.
«Моя дорогая леди. Чтобы добраться до дому, нам нужны лошади, а в одиночку я двигаюсь быстрее. Если по какой-либо случайности я не вернусь, дождись здесь патруля Совета. Они смогут доставить тебя домой в целости и сохранности.
Не выпуская записки из руки, я побрела к окну. Высокие, стройные голубые сосны загораживали пустыню. Снег падал бесшумно и стремительно, внезапные порывы ветра сметали с крыши снежное одеяло, и кружащий занавес закрывал на мгновение лес. Наискось поперек поляны намело огромный сугроб, заваливший входную дверь. Конечно, Ричард мог что-то предпринять против нас в Онтаре, но нужно ли было моему господину уходить в этот снежный ад? Я нагнулась, пытаясь разглядеть слабенькое светлое пятнышко на месте солнца и узнать, хотя бы приблизительно, время. Все напрасно. Порыв ветра швырнул пригоршню снега в окно. Снежинки застучали по стеклу как маленькие камешки. Я испуганно отскочила.
Я осмотрела свою новую тюрьму. Одна комната, две двери, два окна, кабинка для душа и туалета. На всем многомесячный слой пыли. На моей руке, там, где она соприкасалась с пыльной оконной рамой, отпечаталась широкая серая полоса. Я перечитала записку. Никакого намека, когда он должен вернуться.
Я принялась считать. Четыре дня туда. Два, если повезет, обратно. Хоть бы сказал, когда надеется вернуться. Но что толку теперь жалеть. Я положила записку в карман и снова выглянула в окно. Снег бил наискось непрерывным потоком — густой, стремительный, гипнотизирующий. Веки начали слипаться. Усталость не оставила меня. Наш побег отнял гораздо больше сил, чем я предполагала. Голова моя качнулась вперед, и я пришла в себя.
Так нельзя. Здесь столько дел. Кругом сплошная грязь. Я снова посмотрела на серую полоску на своей ладони.
Такая маленькая комната и бездна времени. Шесть дней. Спать. Уборка подождет.
Я снова вскарабкалась на свою койку и проспала большую часть этого и следующего дня. Почти не вставала.
На третий день я почувствовала себя значительно бодрее. Я внимательно осмотрела комнату. Здесь были запасы провизии, кое-какая кухонная утварь, но, в полном соответствии с их обычаями, гхаррские проектировщики предусмотрели только самые примитивные приспособления для уборки — ведро и щетку. Интересно, перестану я когда-нибудь удивляться странным противоречиям этого мира, где есть, например, лучевые печи, но нет ни одного кухонного робота.
— Мужчины, — проворчала я. — Вот и видно, что получается, когда они все устраивают на свой
