Собеседники сидели в кабинете и курили поданные трубки. Забегавшие по дому слуги привлекли их внимание.
— Приехали! — сказал генерал, поставив трубку у кресла. Виктор Павлович, затянувшись последний раз, бережно поставил свою на подставку, стоящую в углу кабинета.
— Пойдем, посмотрим на наших придворных…
Владимир Сергеевич направился из кабинета. За ним последовал и Оленин. В то время, когда они вошли в залу, приехавшие входили в нее же из прихожей.
Ираида Ивановна шла впереди своих дочерей, с совершенно несвойственной ей важностью. Оленин положительно не узнал ее. Ему показалось даже, что она как будто выросла и пополнела.
За ней, с опущенными, по обыкновению, глазами, шла Зинаида Владимировна, рядом с улыбающейся и лукаво смотревшей на сестру и мать Полиной.
— А у меня гость! — встретил жену генерал.
Ираида Ивановна смерила Виктора Павловича с головы до ног высокомерным взглядом.
— Чем обязаны мы вашим посещением? — холодно начала она.
Оленин совершенно смутился от такого приема. Он не ожидал. По губам Зинаиды Владимировны промелькнула едва заметная злобная улыбка торжества.
Веселое личико Полины насупилось, глаза усиленно заморгали.
— Довольно, матушка, уж я его пожурил от себя… Я генерал, мне дозволено… Не статс-дамы дело журить капитанов гвардии… Пощади! — заступился, шутя, Владимир Сергеевич.
Ободренный заступничеством генерала, Виктор Павлович подошел к руке генеральши.
— Простите, ваше превосходительство, виноват, дела, нездоровье, служба…
Он медленно, с чувством, поцеловал у нее руку.
— Хорош, нечего сказать, хорош, — смягчилась и генеральша. — Месяц почти как приехал и глаз не кажет… Ну, да простить разве…
— Простите, ваше превосходительство…
— Простить, Зина? — обратилась мать к дочери.
— Простите, maman, — прошептала Зинаида Владимировна, совершенно понурив голову.
Виктор Павлович бросил на нее благодарный взгляд.
— Пройдите с генералом в гостиную, а мы сейчас, только переоденемся.
Оленин посторонился и пропустил генеральшу.
— Благодарю вас, Зинаида Владимировна, — тихо сказал он, с чувством целуя руку молодой девушки.
Она ничего не отвечала.
Он подошел к ручке Полины.
— Что дядя Ваня, здоров? — затараторила она. — Вы у него живете?
— Полина, переодеваться, — сказала Ираида Ивановна и прекратила расспросы дочери.
Виктор Павлович не успел ей ничего ответить. Он только проводил ее и сестру долгим взглядом.
«Поля лучше!» — припомнились ему слова Ивана Сергеевича.
Он не мог согласиться с ним. Образ Зинаиды Владимировны снова заполонил его сердце. Ее слова: «Простите, maman», сказанные, казалось ему, с такой детской наивной добротой, чудной небесной гармонией звучали в его ушах.
Он машинально последовал за генералом в гостиную, машинально сел в кресло, и односложными ответами, подчас невпопад, отвечал на расспросы Владимира Сергеевича о новых порядках службы в гвардии.
— Да что с тобой, батюшка? Али от приема генеральши до сих пор не очухаешься? Ничего, она строга, да милостива.
Через полчаса явилась в гостиную Ираида Ивановна и Полина.
Первая с восторгом начала передавать о приеме, оказанном ей и ее дочерям во дворце, о ласковом обращении императрицы Марии Федоровны, о милостивых словах императора Павла Петровича, об обворожительной любезности фрейлины Нелидовой.
— Они так сошлись с Зиной, будто век были знакомы, — между прочим, сказала она.
— А граф был?
— Как же, он о нас и докладывал, проводил во внутренние покои, а оттуда до кареты. Перед Зиной так и рассыпался.
Оленин почувствовал, что ему что-то кольнуло в сердце.
— Что же сказал государь?
— Его величество изволил заметить: «Рад видеть при дворе жену и дочь честного служаки».
— Так и сказал?
— Так и сказал.
Генерал приосанился.
— А не намекнула ты Кутайсову о другом обещании, относительно, пожалования?
— Когда тут было намекать. Не до того. Успокойся. Обещал — сделает.
— Так-то так, но все-таки.
В гостиную неслышною походкою не вошла, а скорее вплыла Зинаида Владимировна, тщательно причесанная и одетая. Разговор перешел на предстоящие коронационные торжества и поездку в Москву. Оленин, видя, что он и так засиделся, начал откланиваться. Его не задерживали, но любезно просили бывать. Он уехал, унося в своем разбитом сердце образ недостижимой для него Зинаиды Владимировны.
XXIV
КОРОНАЦИЯ ПАВЛА I
Время шло. Жизнь Оленина шла с томительным однообразием. По утрам служба, по вечерам или общество товарищей, интересы которых сосредотачивались на мелочах военной жизни, или же визиты Ирены.
Последние, хотя и не были часты, но все же потеряли для Виктора Павловича интерес новизны.
Цепь, приковывающая его к этой женщине, становилась все тяжелее и тяжелее и парализовала даже те мгновения наслаждения, которые одни искупали его положение скованного по рукам и ногам раба.
Сбросить с себя эти оковы он не осмеливался даже думать.
Грозный призрак бесчестья и наказания туманил ему мозг и леденил кровь, задерживая биение сердца.
Его жизнь представляла сплошную муку.
Любовь к Зинаиде Владимировне росла не по дням, а по часам, разжигаемая ревностью да к тому же бесправною, а потому самою мучительною.
Виктор Павлович бывал у Похвисневых не часто, так как Ирена, Бог знает откуда знавшая каждый его шаг, делала ему сцены за частые и долгие визиты.
Эти сцены с безумствами и угрозами положительно делали его больным на целые недели.
Вернувшись со службы, он с головной болью и в нервной лихорадке бросался на диван, с которого переходил на постель.
Даже Ирена поняла, что пересолила и стала к нему нежнее и ласковее.
Эта нежность и эти ласки выводили его из себя, но чтобы не раздражать женщину, в руках которой была его судьба, он делал вид, что доволен изменившимся ее отношениями к нему.
Известно, что люди всегда слышат то, что или не надобно, или не следовало бы слышать.
Это случилось и с Виктором Павловичем Олениным.
То и дело случайно доносились до него слухи об успехах старшей Похвисневой при дворе, об ухаживании за ней Кутайсова и о предполагаемом получении ее отцом, Владимиром Сергеевичем, того или
